Кровавый алмаз (сборник)

Она имела странный сладковатый запах, незнакомый мне, но приятный. Осторожно наклонив флакон над тазиком, я начал сливать ее. Жидкость текла не так, как вода или спирт, а немного замедленно, казалось, это какой-то густой, совершенно бесцветный и прозрачный сироп, правда, не тягучий, капли отрывались, не оставляя за собой длинной нити-хвостика, как это бывает с расплавленной смолой или густым клеем.

И вот, когда флакон почти опустел, над поверхностью жидкости, как островок во время отлива, показалась какая-то выпуклость… Еще несколько секунд, и на дне склянки остался лишь прозрачный камешек, величиной с косточку персика и примерно такой же формы, остро поблескивающий гранями в лучах утреннего солнца даже сквозь мутное стекло.

Я слил остатки жидкости и осторожно вытряхнул камешек на белый лист бумаги.

Жидкость не смачивала грани алмаза, ее остатки впитались в бумагу, образовав медленно расплывающееся темное пятно, напоминающее пятно от масла или какого-нибудь жира, а сам камень остался совершенно чистым, на нем не было ни одной капли. Я переложил его на сухое место, и вокруг бриллианта задрожали радужные зайчики. Знаменитый «Суассон» предстал, наконец, предо мной во всей своей красе, не отягощенный ни замысловатой оправой, ни обрамлением из более мелких самоцветов. Он действительно был очень красив.

Итак, разъяснилась последняя загадка, заданная мне Виктором Богдановичем. Чтобы укрыть бриллиант от случайного нескромного взора, хитроумный профессор поместил его в специально составленную жидкость, показатель преломления которой был почти таким же, как у алмаза, то есть 2,417. Погруженный в нее «Суассон» как бы «растворился», стал камнем-невидимкой, а сам сосуд казался пустым или наполненным водой, что едва не ввело меня в заблуждение, и я выбросил его, как опорожненную бутылку из-под пива, хотя эта «бутылка» стоила десять миллионов долларов.

Моя ошибка извинительна, я принял жидкость во флаконе за дождевую воду, а в воде, как я знал, бриллиант, в отличие от бесцветного сапфира, который иногда пытаются выдать за алмаз, был бы хорошо виден. Этим различием свойств сапфира и алмаза, кстати, пользуются ювелиры, чтобы распознать подделку.

Стеклянный флакон был удобен еще и тем, что, в отличие от кожаной коробочки, не гнил, не окислялся, как металлическая шкатулка, его нельзя было обнаружить миноискателем.

Когда мне удалось, наконец, оторвать взгляд от сверкающего чуда, я рассмотрел флакон внимательнее и обнаружил на его плоском боку вытравленную плавиковой кислотой надпись: УКС.ЭС. Уксусная эссенция — вот что держала в нем мамаша Константина, работавшая в институте! Подобно большинству химиков, она использовала в быту лабораторную посуду. Хоть я и не химик, но помню, как в студенческие годы мы сами держали пиво и квас в больших бутылях с устрашающей надписью: СН3СОСН3. И, конечно, она запрещала своему сыну, любившему, как и все дети, острое и «кисленькое», трогать флакон. Если бы посудину нашел Константин, он сразу узнал бы ее и ни за что не забросил бы в кусты.

Я просидел за письменным столом часа полтора, не в силах оторваться от созерцания бриллианта, и размышлял о его удивительной судьбе. Что было с ним до того, как он попал в семью графов Брайницких, через чьи руки он прошел? Наконец, солнце переместилось и перестало играть на гранях «Суассона». Только тогда я встал, вылил загадочную жидкость обратно во флакон, решив, что надо будет позже отдать ее в лабораторию на анализ для полноты картины. Потом убрал в комнате и с облегчением снял бронежилет. Сделать это раньше мне было, конечно, недосуг.

Бриллиант я завернул в носовой платок и нарочито небрежно, сам посмеиваясь над своей мальчишеской рисовкой, сунул в карман. При этом у меня мелькнула мысль, что случайная песчинка, попавшая туда во время моих ночных раскопок, может попортить это произведение ювелирного искусства, поцарапать его идеально отшлифованные грани. Но я тут же сообразил, как беспочвенны эти опасения — поцарапать самое твердое в природе вещество! Это мог бы сделать лишь другой алмаз, да только в последнее время я что-то не находил их в своих карманах…

"Надо бы выпить кофе", — подумал я. И тут резко зазвонил телефон.

36

Я пал, и молнии победней

Сверкнул и впился в тело нож.

Тебе восторг мой, стон последний,

Моя прерывистая дрожь.

Н.Гумилев

Когда я снял трубку, то не сразу узнал голос Вероники, так он изменился. Не осталось и следа мягких, вкрадчивых интонаций, придыханий в конце фразы, манерного растягивания слов. Она очень торопилась.

— Ты еще здесь? Скорее уходи, они уже идут к тебе!

Не стоило тратить времени на выяснение, кто такие «они», и как она узнала номер моего телефона. Я задал только один вопрос:

— Ты дома?

— Да. Уходи скорее!

Но мне нужно было выяснить еще кое-что.

— Ты одна?

— Да! Не трать зря время, уходи, ты что, не понимаешь?!

— Ладно, иду. Пока.

— Прощай… И прости меня.

Она положила трубку.