Кровавый апельсин

Пристань Хоулетт находилась позади Собачьего острова и представляла собой квартал высоких пакгаузов, которые кто-то когда-то решил превратить в очаровательные домики для отдыха ребятишек городских богачей. Дорожные знаки, указывавшие на места расположения береговых домиков и стоянок яхт, мелькали в свете фар моего «ягуара». Уже почти стемнело. Холодный бриз дул с болот к востоку, унося запах сточных вод от служебных помещений в сторону моря. На складе не горел свет, и ветер гулял в пустых помещениях, сдававшихся в случае необходимости внаем. В хибарке, рядом с темным силуэтом главного здания, я вдруг увидел тусклый свет. Когда подъехал ближе, то понял, что это сторожка. Я постучался в нее. Сторож оказался плешивым стариком, принявшимся удивленно разглядывать меня.

— Я ищу мистера Бонифейса!

— О! — Его череп, когда он покачал головой, отразил тусклый свет голой, без абажура, лампочки.

— Где его яхта?

— "Мелодия"-А10? Вы не пропустите ее, сейчас не слишком-то много яхт.

Я двинулся вдоль бетонной стены набережной. Казалось, здесь более удобно и уютно, чем в квартирах богачей. Очень сильно пахло канализацией. Было больше свободных мест, чем пришвартованных судов, и вода зловеще булькала вокруг пирса. Я вспомнил время, когда мы плавали с Эдом, услышал его смех, которым он заливался, когда в лицо попадали брызги чистой зеленой воды. Какого черта он делает на этой свалке?

А10 стояла рядом, чуть левее. Когда я шел, шаги мои эхом отдавались от бетонной поверхности пакгауза. В иллюминаторе горел свет. Мне было достаточно света звезд на небе, чтобы увидеть и понять, что «Мелодия» — старый моторный парусник. Белая обшивка его палубы была испещрена ржавыми полосами и облеплена зелеными водорослями. На карточке пульта управления было написано: «ПРОДАЖА: МОРСКИЕ СУДА». Воспоминания о чистой зелени воды Атлантики все еще были свежи и сильны. Я быстро осмотрелся, надеясь увидеть старину Эда.

Поднявшись на бортовой леер, постучал в дверь рулевого отделения и вошел внутрь.

Мне показалось, что меня окутывает алкогольный туман. Самый сильный запах шел из бутылок, лежавших на палубе: из-под рома, водки, виски. Помещение напоминало прогулочную яхту: электричество, телефон. Радио-2 было включено — играл оркестр Джеймса Ласта. Кругом валялись клочки бумаги, похожие на груды снежных хлопьев. Стоял столик, покрытый пленкой под деревянную панель, на полу — грязные разводы оранжево-коричневого ковра.

— Эд, — позвал я.

Ответа не последовало. Я ощутил покачивание яхты, проходя мимо плиты. Звуки радио, позвякивание грязной посуды в раковине — все это делало тишину еще более настораживающей.

Передняя кабина была пуста. Пол вообще отсутствовал из-за небольших размеров яхты.

Я открыл дверь рубки.

И все смотрел вперед, надеясь увидеть старину Эда. И увидел... Он был здесь. Сидел на жестяной крышке унитаза, глядя на меня огромными выпученными глазами, чудовищно выделявшимися на почерневшем лице. Язык вывалился изо рта. Он протягивал ко мне руки, моля о помощи. Но у меня уже не было никакой возможности что-либо сделать для него, потому что кто-то обмотал шею Эда Бонифейса веревочным шнурком и крепко затягивал его до тех пор, пока он не задохнулся.

Глава 23

Я стоял, глядя на него. За бортом журчала вода. Оркестр Джеймса Ласта и хор исполняли приторно-сладкую песенку «Капли дождя падали на мою голову». И я сказал себе: «Ведь это Эд Бонифейс, и он умер, потому что ты, Джимми, опоздал».

Я протянул руку и осторожно дотронулся до его лица. Оно было холодным, но не таким, как воздух. И все это вместе — мерзость вокруг, пьянка и внезапная смерть моего друга от затянутого кем-то на шее шнурка — подействовало на меня как шок. Я буквально вывалился из двери рубки, перегнулся через борт и исторг содержимое желудка в бурлящую грязную воду. Потом вернулся в кубрик и собрал бумажки, валявшиеся вокруг.