Я удивленно воззрилась, на посматривающую на меня с некоторой толикой задумчивости, следователя.
— На простых людей они действуют, как большая доза алкоголя: притупляется внимание, и очень плохо становится с логикой. А он, я так понимаю, тебя ими накачивал.
— И что же мне теперь делать? — руки мои опустились, и, кажется, сил не осталось.
— Живи спокойно, читай, гуляй, развлекайся. Принимай подарки, — улыбнулась Алари.
— Это совет тому, кто обречен на казнь? — сглотнула я.
— Нет, это чтобы ты не зацикливалась, и так выглядишь не ахти. Линормы за тобой наблюдают. Они все еще не пришли к окончательному выводу о твоем неучастии в этом преступлении. Думаю, одна из версий такова, что убить тебя хотят, потому что ты сдала шайку. Да, кстати, на бал тебе придется пойти.
— Зачем? — тяжело вздохнула я.
— Они требуют.
Боги!
— А что будет теперь с Вивиен и малышом?
— Я думаю, Салис понял, что ему подписан смертный приговор, когда писал ей письмо. Хотел сделать больнее тогда, чтобы потом было легче. Мы выяснили, что она в его делах не замешана.
Я закрыла глаза.
— Теперь у них отнимут дом и деньги, хотя она и не виновата.
— Да, теперь отнимут. У них заберут все, что успел нажить Салис, — покачала головой Алари. — Ребенка жалко, он-то уж точно не виновен в грехах отца.
Я сжала кулаки и зажмурилась, стараясь сдержать слезы, взгляд упал на принесенную слугой еще вчера дарственную на столе на дом в Альтере. Я теперь знала, что с ним делать. Я тоже была ответственна, ведь я не усмотрела в Салисе преступника. Он водил меня за нос, как и жену. Бумаги перекочевали в руки леди Салито.
— Ты либо сумасшедшая, либо святая, Яна. Этот дом стоит целое состояние, — Алари, округлив глаза, смотрела на дарственную с подписями дарителя, данные одаряемого надо было только вписать.
— Передайте, прошу, пусть это будет на ребенке.
— А когда своей семьей обзаведешься, жалеть будешь!
Я отвернулась к окну. Вдали, на самом горизонте, где встречались небо и море, темнела полоса надвигающего дождя. И прохладный ветер, влетавший в распахнутые настежь окна, кажется, нес его непередаваемый запах.
— У меня никогда семьи не будет! Я не могу иметь детей, — сорвалось с губ помимо воли, принося вместе с ветром отчаянную тоску и жжение в глазах, которое опять пришлось смаргивать.
Алари больше не сказала ни слова. Зашелестели бумаги, тихо щелкнула дверь, следователь ушла.
А я в который раз в своей жизни взглянула на небо с мольбой, веря сердцем, что выдержала бы все муки своего дара за наивные глаза, маленькие пальчики и слово «мама».
В ту ночь ко мне опять пришел сон, но в этот раз дар дал мне передышку.
… Мир колыхался в пламени свечи, дышал прохладой каменных стен, поскрипывал деревянными глухими ставнями на окнах, шелестел ворохом соломы в углу огромного зала.
Мир… мир разделенный на две неравные части.
Есть те, в чьих руках сосредоточены богатство и власть, судьбы сотен и тысяч, право решать быть миру или войне, право определять все, от строя до семейного уклада и размера подати. Те, кому противостоять практически невозможно. Маги.
И есть те, кто живет под гнетом или, если повезет, ласковой дланью правителей. Кто платит оброк, отдает сыновей и дочерей по требованию магов в услужение, те, кто пашет землю, сажая семена и лелея их, те, кто строит, те, кто торгует и ловит рыбу с радужной чешуей. Не маги.
Жизнь не наделенной магическим даром огромной части населения любого государства зависит от того каков маг — правитель, может ли он защитить границы, умело распоряжаясь данной ему властью, приструнить носителей дара, что считают себя богами, или будет их послушной марионеткой, чтит ли он традиции и законы пращуров.
Если бы я была магом — этой битвы не было бы. Мой выбор являлся бы окончательным и не подлежал пересмотру. Вне зависимости от уровня моей силы. Но я- не маг, и глупый, злой обычай глумился надо мной, давая претендующим на меня мужчинам определять судьбу шестой дочери воина Правой руки.
Наш род должен был замыкать процессию, и хотя отец являлся телохранителем герцога, ныне же Каралас должен был выйти последним, и только с его появлением начнется бой.
Аракиан стояла рядом со мной, напряженная, как струна, и пристально смотрела на супруга, поджавшего губы, рука его покоилась на поясе на том самом месте, где обычно крепятся ножны. По лицу отца было понятно, что я поступила неправильно, нарушила договоренности. Каралас не мог отказать воину Правой руки, а вот я могла.
Когда последние гости исчезли в коридоре, отец выдохнул и сгорбился.
— Зачем ты согласилась, дитя?! — он закрыл глаза и покачал головой.
Я заледенела. С рождения меня воспитывали в любви. Отец всегда говорил, что шестая дочь его мудра и спокойна не по годам. Но сейчас моя «молодость» победила разум, который так упорно пытались взрастить мой отец и мачеха. И видеть его разочарование было выше моих сил.
Аракиан положила руку на запястье мужа и чуть сжала.