«Кровавый карлик» против Вождя народов. Заговор Ежова

В ходе кулацкой операции местное руководство в ряде мест направило репрессии в соответствии со своим представлением о целях террора и размахе операций: добилось продления сроков операции, добилось многократного увеличения лимитов, самостоятельно интерпретировало представление о целевых группах.

Не подтвердилось широко распространенное мнение, что размах террора всецело определялся давлением сверху. Скорее можно говорить о том, что многие местные руководители НКВД были активны и самостоятельны в организации террора в своих регионах. Более того, начиная с осени 1937 года невозможно установить, что пассивность в проведении террора вызывала реальные санкции Сталина или Ежова или, наоборот, активность в проведении террора как-то особенно поощрялась. Такая установка действительно была дана летом 1937 года, но в дальнейшем руководство наркомата не смогло (не стало?) отслеживать ее реализацию. Начиная с января 1938 года в кадровой политике все более и более доминирует клановый принцип.

Кроме того, выяснилось, что региональное руководство разделилось и по вопросу о том, что является приоритетной задачей: чистка в номенклатуре или репрессии против широких слоев населения.

Если различать «чистку» и «террор», то выяснится, что у этих процессов совершенно разная динамика. Чистка началась на рубеже 1936–1937 годов и практически везде закончилась весной — в начале лета 1938 года. Террор начался летом 1937-го и продолжался до осени 1938 года. Другими словами, решение о прекращении репрессий, которое ясно было озвучено весной 1938 года, — не было выполнено. Это означает, что если за чисткой контроль со стороны Политбюро осуществлялся, то за «большим террором» реального контроля не было. Летом 1938 года массовый террор продолжали прежде всего представители «ежовцев» и «северокавказцев».

Выяснив это, я должен был сделать попытку как-то объяснить «дела» «словами». Первое предположение заключалось в том, что непрекращающийся размах террора именно в тех регионах, где у власти находились «ежовцы» и «северокавказцы», можно объяснить в первую очередь убежденностью в том, что их поддержит руководство наркомата — Ежов и Фриновский.

Затем я с удивлением выяснил, что Берия и Гоглидзе в Грузии расставили акценты в репрессиях совершенно иначе: самые большие цифры в ходе чистки и относительная пассивность при проведении массовых операций.

Трудно удержаться от искушения именно этим объяснить то, что для смены Ежова и Фриновского была выбрана как раз группа Берии. Другие факторы — «грузин», «доверие Сталина» — выступают скорее как лежащие на поверхности детали. Видимо, следует говорить о другом: Берия точнее понимал замысел Сталина, которого чистка номенклатуры интересовала намного больше, чем массовые операции (особенно кулацкая).

Здесь я вынужден был задаться вопросом: а почему, собственно, началась «кулацкая операция». К сожалению, мнение историков, к которым я отношусь с огромным уважением (О. Хлевнюк, Н. Петров и др.), не могло меня убедить. Нет никаких оснований считать, как это пишет Н. Петров, что «без сомнений, «большой террор» был тщательно продуман Сталином и его штабом» [46, с. 225]. Весной 1937 года на пленуме ЦК Ежов говорит, что время массовых операций прошло — он явно ничего не знает о том, что они начнутся уже летом. Собственно, Петров и сам признает, что решение было принято только в конце июня 1937 года. Какое уж тут «тщательное продумывание». Когда в июле 1937 г. появилось постановление Политбюро, то выяснилось, что в половине регионов нет реального учета «контрреволюционного элемента», подлежащего репрессиям. Но меня интересовал не столько вопрос о том, почему Сталин изменил свое мнение и пошел на «большой террор». Важно было выяснить другое: почему часть руководства НКВД продолжала его весной — летом 1938 года, несмотря на то что вождь явно терял к этому интерес.

Можно предполагать, опираясь на историю развития клана «северокавказцев», что их позиция была самостоятельной и осознанной. Они не верили в силы партийного руководства, исповедовали прежде всего чекистскую (а скорее всего, клановую) солидарность, считали главным инструментом власти — насилие. Кроме того, они считали, что развитие террора приведет их к власти. Массовые операции стали инструментом политического возвышения руководства НКВД. Если бы «северокавказцы» и «ежовцы» сохранили свое лидирующее положение в наркомате в 1939 г., необходимости в продолжении и кулацкой, и национальных операций уже не было. Начался плавный переход чекистов к руководству основными наркоматами, к руководству регионами. Чекисты стали бы, возможно, наиболее влиятельной группой в НКВД.

Насколько эта активность чекистов была санкционирована Сталиным, входила в его планы?