Кровавый корсар

Септимус на другом конце зала все еще говорил. Она понятия не имела о чем. Его нострамский лился легко, срываясь с губ змеиным шипением, и девушка в лучшем случае могла разобрать одно слово из десяти. Вместо того чтобы попытаться уловить нить его рассказа, навигатор сосредоточилась на лицах слушателей. Несколько человек хмурились и толкали локтями товарищей, но на большинство речь оружейника, казалось, действовала умиротворяюще. Октавия подавила усмешку, наблюдая за страстной и открытой жестикуляцией Септимуса. Подчеркивая свои слова, он рубил рукой воздух и убеждал не только голосом, но и глазами.

Усмешка умерла у нее на губах, когда она заметила одно из лиц в толпе — изможденное, потемневшее от усталости. Лицо, затуманенное скорбью и обожженное гневом. Решив не отвлекать Септимуса, Октавия начала пробираться сквозь людское скопище. Тихо извиняясь на готике, она подходила все ближе к пораженному горем мужчине. Тот заметил ее и нервно сглотнул.

— Аша фосала су'сурушан, — произнес он, делая ей знак уйти.

— Вайа вей… э-э… я…

Она почувствовала, как румянец обжег щеки, и, запинаясь, договорила:

— Вайа вей не'ша.

Люди, окружавшие ее, начали пятиться. Девушка не обращала внимания. Учитывая, что скрывалось под повязкой у нее на лбу, она привыкла быть изгоем.

— Я не видела вас после… после битвы, — выдавила Октавия. — Я просто хотела сказать…

— Кишит вал'вейаласс, олмисэй.

— Но… Вайа вей не'ша, — повторила она и добавила на готике, на тот случай, если ее спотыкающийся нострамский недостаточно ясен: — Я не понимаю.

— Конечно, ты не понимаешь.

Мужчина снова махнул рукой, прогоняя ее. Его налившиеся кровью глаза тонули в темных кругах — свидетельстве бессонных ночей, а голос срывался.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, и не желаю этого слышать. Никакие слова не вернут мою дочь.

Готик давался человеку с трудом — видно было, что он давно не пользовался этим языком, — но чувства придавали вес словам.

—  Шрилла ла леррил, — насмешливо прошипел он.

— Велит сар'даритас, олваллаша сор сул.

Голос Септимуса донесся из самого центра толпы. Оружейник протолкался вперед и встал против обидчика Октавии. Хотя убивающемуся отцу было не больше сорока, горе и лишения состарили его прежде времени. Септимус, несмотря на свой потрепанный вид, по сравнению с ним казался почти мальчишкой. Когда Септимус встретился глазами с Октавией, между ними проскочила слабая искорка — но потухла, так и не успев разгореться. Оружейник направил взгляд на ссутулившегося раба, и в живом глазу его вспыхнул гневный огонек.

— Попридержи язык, когда я рядом и могу услышать твою клевету, — предостерег он.

Октавия ощетинилась: ей вовсе не понравилось, что кому-то приходится ее защищать, да еще неизвестно от чего. Она так и не поняла ни слова. И она не была робкой девицей, готовой, чуть что, грохнуться в обморок.

— Септимус… Я сама с этим разберусь. Что ты мне сказал? — спросила она у старшего раба.

— Я назвал тебя шлюхой, сношающейся с псами.

Октавия пожала плечами, надеясь, что краска на щеках не слишком заметна.

— Меня называли и похуже.

Септимус выпрямился во весь рост.

— В тебе — корень всех беспорядков, Аркия. Я не слепой. За твою дочь отомстили. Много или мало, но это все, на что ты можешь рассчитывать.

— За нее отомстили, да, — ответил Аркия на готике, — но не защитили.

В кулаке он сжимал медальон легиона. В самую неподходящую секунду серебро отразило тусклый свет и предательски блеснуло.

Септимус опустил ладони на рукояти пистолетов в набедренных кобурах.

— Мы — рабы на боевом корабле. Я скорбел о смерти Талиши вместе с тобой, но мы обречены на темную жизнь в чернейшем из уголков вселенной. — Его акцент звучал нелепо, и он волновался, стараясь подобрать слова. — Часто мы не можем даже надеяться на отмщение, не говоря уже о безопасности. Мой господин выследил ее убийцу. Кровавый Ангел умер собачьей смертью. Я видел, как лорд Талос задушил убийцу, видел настигшее его возмездие собственными глазами.

Собственными глазами.Октавия автоматически бросила взгляд на живой глаз Септимуса, ласковый и темный, рядом с бледно-голубой линзой в глазнице из хрома.

— Тоша аурфилла вау веши лалисс, — безрадостно рассмеялся второй раб. — Этот корабль проклят.

В толпе послышались согласные шепотки. Ничего нового в этом не было. Со смерти девочки слухи о несчастьях и злых предзнаменованиях беспрерывно ходили среди смертных членов команды.

— Когда новые рабы присоединятся к нам, мы расскажем им о проклятии, в тени которого они отныне обитают.

Ответа Септимуса Октавия не поняла, потому что он вновь перешел на нострамский. Девушка отошла в сторону от столпившихся людей. В ожидании, пока собрание завершится, она присела на краешек стола в дальнем конце огромного зала. Ее служитель побрел за ней с преданностью уличной шавки, которой неосторожно швырнули кусок.

— Эй! — Она пихнула его ботинком.

— Госпожа?

— Ты знал Рожденную-в-пустоте?

— Да, госпожа. Маленькая девочка. Единственный ребенок, рожденный на борту «Завета». Сейчас мертва. Убита Кровавым Ангелом.