Кровавый корсар

Вдобавок к этой иллюзии, за которую он цеплялся с таким усердием, словно искал в ней защиты, оружейник гордился тем, что никогда не наслаждался убийством. Пока, по крайней мере. Большинство из тех, кто погиб от его руки за последнее десятилетие, заслужили подобную участь — просто потому, что сражались на стороне противника.

Он мог даже успокоить свою совесть, когда дело касалось последних похищений. Он говорил себе — и своим жертвам, — что на борту «Завета» их ждет неизмеримо лучшая жизнь, чем в забытой богами корсарской дыре, откуда он их уводил.

Но тут было другое. И беда заключалась даже не в том, что он заранее замышлял убийство. Почему-то вся эта сделка, начиная с его согласия и кончая осуществлением замысла, вызывала в нем внутреннюю дрожь.

Октавия. Он провел с девушкой слишком много времени. Слишком много часов он просидел с ней, обсуждая жизнь на борту «Завета», обдумывая и анализируя свое существование, вместо того чтобы рваться вперед, обгоняя вину и находя прибежище в привычном отрицании.

Когда-то — не так уж давно — она спросила, как его зовут.

«Не Септимус. — Октавия расхохоталась, услышав его ответ. — Как тебя звали раньше?»

Раб так и не сказал ей, потому что прежнее имя уже не имело значения. Он был Септимусом, Седьмым, а она Октавией, Восьмой. Ее прошлое имя тоже вряд ли что-то значило: Эвридика Мерваллион умерла. Разве фамильные связи или богатство ее семьи сейчас на что-то влияли? Разве имели значение изящные манеры, которым ее, наследницу терранских аристократов, так старательно обучали?

«Завет» изменял их по своему образу и подобию. Септимус был порождением этих черных коридоров: мужчиной с мертвенно-бледным лицом, трудившимся на благо предателей, не выпускавшим из рук пары пистолетов и шагавшим теперь сквозь темные внутренности проклятого корабля, замышляя убийство. Он был пиратом, пилотом, оружейником… и не меньшим еретиком, чем те, кому он служил.

Горечь заключалась даже не в самих мыслях, а в том, что они вообще приходили ему в голову. Будь проклята эта женщина. Зачем она сотворила это с ним? Да и знала ли она, какое влияние оказывает на него? Уже несколько недель Октавия отказывалась его видеть. Что, во имя бездны, он сделал неправильно? Это ее вопросы подняли муть с глубины его души — тот смрадный осадок, что лучше было оставить нетронутым.

Дверь оружейной Первого Когтя распахнулась перед Септимусом на смазанных маслом поршнях. Раб в последний раз оглядел винтовку, проверяя ее перед тем, как вручить новому владельцу.

— Марух, у меня есть кое-что для… Господин?

Талос высился у стойки с оружием, в то время как Марух работал напильником, зачищая край наплечника Повелителя Ночи. Невысокому Маруху пришлось взобраться на стул, чтобы дотянуться до плеча легионера.

— Небольшая царапина, — сказал Талос.

Повелитель Ночи был без шлема. Взгляд его черных глаз упал на Септимуса.

— Я фехтовал с Ксарлом. Где ты откопал винтовку имперской гвардии кантраэльского образца?

— На Черном Рынке. Это… подарок Маруху.

Талос склонил голову набок, и во взгляде его промелькнуло что-то хищное.

— Как идет жатва?

— Загоны для рабов вновь переполнены, господин мой. Но найти не затронутых скверной детей нелегко. На борту Зрачка Бездны кишат мутанты.

Повелитель Ночи согласно хмыкнул.

— Это правда. Но в чем дело? Ты выглядишь встревоженным. Не пытайся лгать мне — я могу читать у тебя по глазам и по голосу.

Септимус уже давно привык к бескомпромиссной прямоте своего хозяина. Отвечать ему следовало такой же честностью.

— Аркия мертв. Его выпотрошили и оставили в зернохранилище.

Повелитель Ночи не шелохнулся. Марух продолжал работу.

— Отец Рожденной-в-пустоте? — спросил Талос.

— Да.

— Кто убил его?

Септимус покачал головой, не сказав ни слова.

— Понимаю, — тихо произнес Талос.

Вновь наступила тишина, если не считать скрежета напильника по доспеху. Марух, очевидно, понятия не имел, о чем они говорят, потому что не знал ни слова по-нострамски.

— Что еще?

Септимус положил лазвинтовку на верстак Маруха. Когда раб вновь обернулся к Талосу, его человеческий глаз сузился, а зрачок бионического расширился в попытке сымитировать выражение.

— Откуда вы знаете, что есть что-то еще, господин?

— Догадался. А сейчас говори.

— Мне придется убить несколько смертных. Из команды. Мелкие сошки.

Талос кивнул, но выражение его лица хорошего не предвещало.

— Почему они должны умереть?

— Договор, который я заключил на Черном Рынке. Они с Ганга. Похоже, кое-кто из новичков слишком активно наслаждается беззаконием на нижних палубах.

— Назови мне их имена.

— Главаря банды зовут Хокрой. Это все, что мне известно.

Талос все еще не сводил с него глаз.

— И ты решил, что я запросто тебе это позволю? Бродить в одиночку по нижним палубам, убивая других членов команды?

— Я… не подумал, что вы будете возражать, господин.

— В другое время я бы и не возражал.

Повелитель Ночи одобрительно заворчал, оглядев проделанную Марухом работу.

— Хватит, благодарю тебя.

Марух спрыгнул со стула.