КРОВАВЫЙ МЕРИДИАН

А я всё жду, чтоб она меня очаровала, да вот не выходит никак.

Они исподтишка следили, как мимо идёт надсмотрщик: руки за спиной, фуражка сдвинута на один глаз. Малец сплюнул.

Я первым его высмотрел, сказал Тоудвайн.

Кого это?

Сам знаешь кого. Вон его, старину Меднозубого.

Малец посмотрел вслед фланирующей фигуре.

Больше всего переживаю, как бы с ним чего не случилось. Каждый день молю Господа присматривать за ним.

И как же, по-твоему, выбираться из этой заварушки?

Выберемся. Здесь не в cárcel.

Что такое cárcel?

Тюрьма штата. Там есть старожилы, что попали туда ещё в двадцатых.

Малец всё глядел на собак.

Через некоторое время стражник снова пошёл вдоль стены, пиная по ногам задремавших. Стражник помоложе держал винтовку наготове, будто эти закованные в цепи арестанты в лохмотьях могли взбунтоваться. Vamonos, vamonos, покрикивал он. Арестанты поднялись и, шаркая ногами, вышли на солнцепёк. Под звон колокольчика по улице двигался экипаж. Они встали на обочине и сняли шляпы. Впереди шёл служитель с колокольчиком. На боку экипажа был нарисован глаз, и четыре мула везли кого-то в последний путь. Позади ковылял толстый священник с образом. Стражники ходили между арестантами, срывая с голов новеньких шляпы и пихая их в руки этим нечестивцам.

Когда экипаж проехал, они снова нахлобучили шляпы и побрели дальше. Собаки стояли там же хвост к хвосту. Чуть поодаль сидели ещё две, чистые скелеты в потёртых шкурах, поглядывали то на неразлучную парочку, то на удаляющихся под звон цепей арестантов. Всё сверкало в знойном воздухе неярким блеском, все эти формы жизни, эти чудеса в миниатюре. Условные подобия, воссозданные с чужих слов, когда сами явления уже стёрлись в памяти людской.

Он занял тюфяк между Тоудвайном и ещё одним уроженцем Кентукки, ветераном войны. Тот вернулся за темноглазой возлюбленной, оставленной два года назад, когда отряд Донифана уходил на восток в Сальтильо и офицерам пришлось отгонять сотни юных девушек, которые шли за армией, одетые мальчиками. Теперь он, бывало, стоял в цепях на улице, одинокий и удивительно скромный, и смотрел куда-то поверх голов городских жителей. Вечерами этот симпатичный и немногословный вояка рассказывал о годах, проведённых на западе. Участник сражения при Миере[56], где бой шёл, пока по керамическим водоотводам, канавам и желобам с azoteas[57] не потекла галлонами кровь, он рассказывал, как рассыпались от выстрелов хрупкие старинные испанские колокола, как он сидел, прислонившись к стене и вытянув на булыжную мостовую перед собой развороченную ногу, и прислушивался к затишью в стрельбе, как потом это затишье обернулось странной тишиной и в этой тишине нарастал басовитый грохот, который он принял за раскат грома, пока из-за угла не вылетело пушечное ядро, проскакало мимо по камням, словно укатившаяся миска, и исчезло из виду. Поведал он и о том, как они, отряд нерегулярных войск, шли в бой в лохмотьях и нижнем белье и как взяли Чиуауа, как сбежавшими солнцами катились, подпрыгивая, по траве пушечные ядра, отлитые из чистой меди, и как уклоняться или перешагивать через них научились даже лошади; как городские дамы в лёгких экипажах выезжали на холмы, устраивали пикники и наблюдали за битвой, и как по ночам, сидя у костров, солдаты слышали на равнине стоны и видели фонарь похоронной повозки, которая двигалась среди умирающих катафалком с того света.

Смелости им не занимать, рассказывал ветеран, но воевать не умеют. Выберут одну позицию и держатся. Слыхали, наверно, что их якобы находили прикованными к сошникам пушек, передкам? Если и правда, мне такого видеть не приходилось. Мы из их орудий порох набирали. Ворота подрывать. Видок у этих вояк был — что твои крысы ободранные. Не знал, что мексиканцы бывают такие белые. На колени перед нами бросались, ноги целовали — чего только не вытворяли. Старина Билл их просто отпускал с Богом. Он и не представлял, чёрт возьми, на что они способны. Велел только, чтоб не воровали. Ну а они уж тащили всё, что под руку попадёт. Он как-то приказал выпороть парочку, те и загнулись через это, а на следующий день сбежала ещё одна шайка, несколько мулов с собой прихватила, тогда Билл взял и повесил этих болванов. Отчего они тоже преставились. Вот чего не думал не гадал, так это что сам тут окажусь.

Они сидели при свече, скрестив ноги, и ели пальцами из глиняных плошек. Малец, ковыряясь в миске, поднял голову.

Это чего?

Первоклассное бычье мясо, сынок. С корриды. Только в воскресенье вечером и бывает.

Жуй давай. Не позволяй им почувствовать, что ты ослаб.

И он жевал. Жевал и рассказывал о стычке с команчами, а они слушали и кивали.

Меня, слава богу, такие пляски обошли стороной, сказал ветеран. Вот уж жестокие, сукины дети. Слыхал я про одного парня из Льяно, что недалеко от голландских поселений, так они поймали его, забрали коня и всё остальное. И отпустили добираться домой на своих двоих. Он приполз на карачках, в чём мать родила во Фредриксбург дней через шесть, и представляете, что они сделали? Срезали ему мясо со ступней.