Кровавый навет в последние годы Российской империи. Процесс над Менделем Бейлисом

Установить, чем именно руководствовались чиновники, решившие оговорить Бейлиса, невозможно: документы не содержат подобных сведений. В особенности это касается действий министра юстиции И. Г. Щегловитова, одобрившего замысел и, возможно, сообщившего о нем Николаю II, который не высказал возражений. Судя по всему, Щегловитов надеялся, что процесс против Бейлиса создаст для режима идеологическую опору, которая позволит обосновать принципы, ценности и политику самодержавия, особенно политику по отношению к евреям. Намерения вступивших в сговор киевских чиновников понятны нам намного лучше. Существуют веские доказательства того, что маргинальные элементы из числа правых, в надежде повлиять на политику самодержавия и усилить его позиции, вошли в соглашение с антисемитами из числа думских депутатов, к которым прислушивался министр юстиции. Они оказали давление на Г. Г. Чаплинского, прокурора Киевской судебной палаты, сфальсифицировавшего дело Бейлиса, и других чиновников, указывая на Бейлиса как на убийцу Ющинского. А. Д. Марголин сообщает, что В. И. Фененко, один из тех, кто вел предварительное следствие, – он отвечал за сбор материала для предъявления обвинения, – рассказывал ему об «антиеврейской агитации киевской “черной сотни” и о том, как прокурор киевского окружного суда, под влиянием студента Голубева… предложил ему… обвинить в убийстве Бейлиса» [Margolin 1926: 163]. Кроме того, местные черносотенцы «не давали покоя полиции и следствию из-за убийства Ющинского» [Margolin 1926: 167].

По-видимому, Голубев, возглавлявший организацию «Двуглавый орел», решил, что, если Бейлиса обвинят в ритуальном убийстве, это доставит удовольствие Николаю II и усилит поддержку режима, так как «доказательство» злонамеренности и двуличия евреев станет оправданием для антисемитской политики самодержавия, осуждавшейся во всем мире. Многие консервативно настроенные чиновники и политики разделяли эти настроения, но большинство из них не были готовы преступить закон, подкупая свидетелей и фабрикуя доказательства. За режимом, известным антисемитскими принципами и практикой, пристально наблюдали как иностранные правительства, так и внутренние критики, и заговорщики надеялись, что вердикт о виновности еврея в ритуальном убийстве послужит оправданием для политики властей и улучшит имидж самодержавия. Высокопоставленные чиновники и правые политические деятели могли бы в этом случае утверждать, что реально случившееся ритуальное убийство – довод в пользу отказа от снятия ограничений для евреев. Возможно, так же рассуждал и Щегловитов, надеясь, что публичная демонстрация коварства евреев придаст – как внутри страны, так и за рубежом – новый блеск имиджу и репутации самодержавия, успевшим изрядно потускнеть.

Дело Бейлиса дает нам возможность исследовать представления о евреях, бытовавшие в различных слоях общества, а также изучить характер межэтнических отношений в многонациональной и мультиэтнической империи, где этнические славяне (в основном русские и украинцы) составляли около трех пятых всего населения и где «еврейский вопрос» сильнейшим образом воздействовал на умы многих интеллектуалов, политических деятелей и чиновников. Дело Бейлиса показало, насколько разнообразной по своей природе может быть ненависть к евреям в современную эпоху, выявив социальные, политические и культурные проявления антисемитизма, в том числе у тех, кто гордился своей приверженностью науке и рациональному мышлению.

Процесс Бейлиса также позволяет проследить за тем, как появление читающей публики и печатных изданий с массовыми тиражами повлияло на политические события в России начала века. Благодаря многочисленным газетам и журналам грамотные люди могли пристально следить за тем, как разворачивалось дело. Якобы имевшие место в прошлом случаи ритуальных убийств нашли свое отражение в газетных статьях, брошюрах, книгах и официальных постановлениях, и читающая публика, по всей видимости, была хорошо знакома с базовыми параметрами развернувшейся дискуссии. После 1905 года, с ослаблением ограничений в отношении прессы, газеты всех политических направлений получили небывалую свободу в освещении и комментировании текущих событий, хотя не всегда делали это ответственно и добросовестно. Кроме того, с 1864 года основным элементом судебной системы в стране являлся суд присяжных – публичное пространство, где сталкивались различные мнения по поводу религии, суеверий, науки, медицины и сверхъестественного. Состязательный процесс давал возможность адвокатам, прокурорам и свидетелям выдвигать конкурирующие версии последовательности событий, которые привели к возбуждению дела. Суд стал местом, где схлестывались идеологии, отражая растущую политизацию общественной жизни в предреволюционные годы. И наконец, дело Бейлиса демонстрирует, каким образом самодержавие преследовало взаимоисключающие цели и как чиновники одного ведомства зачастую работали друг против друга.