Кровавый омут

Как он воспримет новость? Она лучше всех его знает, даже лучше, чем Эйб, тем не менее неизвестно, как он среагирует.

Наверняка сначала обрадуется — за нее, за себя, за ребенка. В глазах сверкнет улыбка, разгонит уныние после смерти Кейт. Конец одной жизни, начало другой.

Только не стоит говорить слишком рано. Вдруг через неделю произойдет выкидыш?

Джек, ты скоро станешь отцом! У тебя родится первенец. Извини. Забудь. Ребенок умер. Прошу прощения.

Разве можно катать его в столь тяжелой депрессии на таких русских горках? Не лучше ли точно удостовериться, прежде чем сообщать о беременности?

Или ей просто хочется потянуть время?

Такова краткосрочная перспектива. Как насчет долгосрочной? Не сочтет ли он цену слишком высокой, уяснив, чем отцовство, воспитание ребенка угрожает его независимости, драгоценной обособленной жизни?

2

Утреннее солнце играло в красных буквах на стоявшей посреди тротуара желтой пластиковой рекламной доске.

ЭРНИ

Фото на документы

Любые паспорта

Водительские права

Права на вождение такси

Джек обошел ее, шагнул в открытую дверь магазинчика, забитого под самый потолок миниатюрными статуями Свободы, открытками с видами Нью-Йорка, футболками на все вкусы, спортивными кепками и прочим, что хозяину удалось запихнуть на стойки и полки. Рядом с ним магазин Эйба кажется огромным чистым полем.

— Привет, Эрни.

За прилавком стоял тощий мужчина с унылой физиономией в безобразной оранжевой гавайской рубахе, с сигаретой «Пэлл-Мэлл» в углу рта на манер Бельмондо. Он поднял голову, прищурился, попросил минутку обождать и продолжил беседу со старым туристом-корейцем о солнечных очках.

— Вы сэкономите много денег. Реальные деньги. Говорю вам, по каталогу они стоят девяносто баксов. Я отдаю за пятьдесят.

— Нет-нет, — отказался старик. — Я на улице видел за десять. Десять доллар.

— Да это же фуфло. Подделка. Сегодня купил, завтра утром стекла выпали, дужки сломались. А эти, друг мой, настоящие.

Джек отвернулся, притворно интересуясь стойкой с пиратским видео. Эрни никогда не торгует настоящим товаром.

Он мысленно вернулся к Джиа. Опять у нее ночевал. Замечательно. Прекрасно рядом с ней просыпаться. Утром она, кажется, нервничала, нетерпеливо на него поглядывала, пока он разговаривал по телефону, как бы дожидаясь его ухода. Характер у него, конечно, не легкий, но неужели он надоел ей так скоро?

Старик уговорил хозяина сбросить цену до тридцати пяти и ушел в супермодных очках.

— Привет, Джек, — поздоровался Эрни, засовывая деньги в карман. От многолетних сигарет без фильтра голосовые связки охрипли. — Как делишечки? — Он потряс головой. — Знаешь, как нынче трудно бакс срубить? Попотеешь по-настоящему.

— Угу, — подтвердил Джек, пробираясь к прилавку с витриной, где под поцарапанным стеклом поблескивали полдюжины поддельных «ролексов». — Дела везде идут туго, куда ни посмотришь.

— Уличные ребята меня убивают. Какие у них накладные расходы? Раскатал одеяло, поставил картонный ящик, и делай свое дело. Продают то же самое барахло, что и я, накидывая по пятерке к цене. А сколько я выкладываю вот за этот чулан — не поверишь.

— Сочувствую.

Эрни плакался на бедность после катастрофы со Всемирным торговым центром, лишившей его ценных источников поддельных товаров известных фирм. Долгие годы он был для Джека главным поставщиком водительских прав и удостоверений личности.

— Достал деньги, которые я просил?

— Конечно. — Эрни кивнул на дверь. — Давай-ка закроемся.

Джек запер дверь, перевернул табличку с «Открыто» на «Закрыто», вернулся к прилавку. Перед Эрни на стекле лежала пачка банкнотов.

— Вот, держи. Пять кило.

Он взял стодолларовую купюру, потискал, посмотрел на свет. Не слишком хрустящая, не слишком мягкая.

— По-моему, вполне прилично.

— Работа хорошая, хоть за ними гоняются, как за задницей бен Ладена. У каждого продавца от «Блуммиз» до самой задрипанной забегаловки серийный номер пришпилен рядом с кассовым аппаратом.

— Отлично. — Как раз то, что надо. — Сколько я тебе должен?

— Давай двадцатку, и будем в расчете. — Эрни с ухмылкой запихнул купюры в коричневый бумажный пакет. — Если еще возьмешь, до пятнадцати скину.

Джек рассмеялся:

— Кажется, в самом деле хочешь хлам сбросить с рук.

— Еще бы. Когда-то были не бумажки, а золото, а теперь, похоже, годятся сигары раскуривать да щели от сквозняка конопатить. Не пойдут даже на туалетную бумагу. Одна обуза, больше ничего.

— Почему бы их просто не сжечь?

— Легче сказать, чем сделать, амиго. Особенно летом. Во-первых, у меня нет камина, да и если бы был, я не стал бы там жечь. Бомжи костры в жару не разводят, мимоходом пачку не бросишь. Придется ждать зимы. А пока хорошо, что хоть кто-нибудь забирает немножечко.

— Для чего же тогда существуют друзья? — риторически спросил Джек, вручая ему двадцать долларов и забирая бумажный пакет.

Эрни на него прищурился: