Кровавый орел

Фабель, Вернер Мейер и Мария Клее стояли на краю пустого бассейна, в который в последние годы попадала только дождевая вода – через дыры в крыше. Пришел и Фолькер, но Фабель велел ему ждать за ограничительной лентой. «Чем меньше народу на месте преступления, тем лучше работается экспертам», – сказал он офицеру БНД. На самом деле ему просто не хотелось общаться с бээндэшником. Фолькер был частью того «серого мира», о котором говорил Илмаз, а Фабель старался как можно меньше контактировать с этим полубессовестным или совсем бессовестным миром.

Местные жители использовали бассейн в качестве свалки. Кучи грязи, мусора и битой плитки, использованные шприцы и презервативы, человеческие экскременты… Не существует хорошего места для смерти, но это – едва ли не самое поганое из всех возможных!

Один угол бассейна был залит светом ламп – работала шестерка судмедэкспертов под началом Браунера. С головы Клугманна уже сняли мешок, руки оставались связанными за спиной.

– Его застрелили, когда он стоял на коленях, – сказал Браунер Фабелю. – Профессионально выполненная казнь – выстрел в ствол мозга. На бетон он упал уже мертвым. Пуля прошла выше рта.

– И как давно его убили?

– Вот Мёллер исследует тело, тогда и спрашивайте. Судя по температуре трупа, внешнему виду и ригидности, я бы сказал – по меньшей мере несколько дней назад. Дня три.

Один из членов его команды позвал начальника:

– Герр Браунер, нашли гильзу!

Фабель последовал за Браунером. Тот присел на корточки и осторожно извлек из мусора блестящий металлический цилиндрик.

– Девятый калибр, – сказал Браунер, разглядывая гильзу, зажатую между пальцами.

– И гильза валяется на видном месте, – задумчиво произнес Фабель. – А ведь он вполне мог ее забрать, стоило ему лишь как следует осмотреться. Странная ошибка для профессионального убийцы!

Браунер пожал плечами:

– Может, было просто темно. Или их кто-то спугнул, и им пришлось удирать быстрее, чем они планировали.

– Возможно, возможно… – сказал Фабель без особой уверенности в голосе. Заметив нахмуренный лоб Браунера, который продолжал рассматривать гильзу, он спросил: – Что-то не так?

– Не узнаю гильзу. У большинства ходовых девятимиллиметровых патронов конфигурация «смит-вессона» или «вальтера», а это что-то мне незнакомое – какое-то нестандартное огнестрельное оружие.

– Есть догадки?

– С ходу ничего сказать не могу. Мы, конечно, разберемся и наверняка найдем ответ, но понадобится какое-то время.

Прибыл патологоанатом Мёллер. Фабель приветливо кивнул ему и сказал:

– Труп пролежал несколько дней.

Тот досадливо поморщился.

Снаружи Фабеля поджидал Фолькер.

– Ну что, действительно Клугманн?

– Да.

На всегда бесстрастном лице Фолькера вдруг появилось выражение. Его темные глаза заблестели – то ли от гнева, то ли от боли. Фабель даже удивился.

– Клугманн был храбрым парнем, – сказал Фолькер. – Хорошим и честным полицейским. Я лично завербовал его… Я не настоял на том, чтобы он вышел из игры после гибели Тины Крамер. Это моя ошибка. Я виноват в его смерти.

– Думаю, вы совершенно правы, – сухо сказал Фабель. Он не злорадствовал, он просто констатировал факт.

Понедельник, 16 июня, 14.00. Альтона, Гамбург

Хорошенькое личико Сони Брун опухло, глаза покраснели. Было понятно, что она плачет уже не первый час. Теперь у нее остались силы только слабо всхлипывать. Фолькер хотел допросить ее первым, однако гаупткомиссар, игнорируя ярость бээндэшника, разрешил ему только молча присутствовать при том, как они с Вернером Мейером будут допрашивать Соню в ее квартире: мол, теперь это дело комиссии по расследованию убийств.

Соня тихо ахнула, когда Фабель сообщил ей, что Клугманн был агентом БНД и работал под прикрытием. Теперь все прошлое вдруг предстало перед ней в другом свете. И это было ударом едва ли не более сильным, чем гибель возлюбленного.

– Он же сказал, что мы поженимся… уедем когда-нибудь из этого ужасного Гамбурга – сразу после того, как он закончит свое «большое дело». Неужели это была просто ложь?

Она растерянно смотрела на Фабеля. У него не повернулся язык сказать правду. Хотя знал ли он правду?

– Нет, Соня. Вряд ли он лгал. Вы были ему дороги, он заботился о вас. Я уверен, после «большого дела» он увез бы вас из Гамбурга…

Они попытались вызнать у Сони что-нибудь об украинцах и «большом деле», о котором Клугманн так много говорил. С кем она его видела, кого он упоминал? Однако Соня, явно совершенно искренне, на все вопросы отвечала отрицательно. Нет, ни единой подробности ей не известно. Ни с кем она его не видела. Он не упоминал ни одного имени.

– Вы слышали про Вадима?

– Нет, я бы запомнила. Я люблю русские имена и наверняка бы запомнила. В свободные от работы вечера он надолго уходил и возвращался поздно. С кем-то беседовал относительного этого «большого дела», но мне не рассказывал…

Так они ничего и не узнали. Соня вновь разрыдалась – теперь уже от собственной беспомощности. Фабель молча прошел на кухню и заварил ей крепкого чая.

– Последний вопрос, – сказал он. – У Ганса была видеокамера?

Соня нахмурилась и покачала головой.