Кровавый остров

Он грустно улыбнулся. В шутке, подумал я, была лишь доля шутки.

Французам понадобилось десять лет, чтобы построить Суэцкий канал, и на то, чтобы пересечь сотню его миль, казалось, требовалось столько же. Наш пароход полз по воде со скоростью, которую посрамила бы и улитка, и пейзаж, если можно было так его назвать, не предлагал ничего, на что можно было бы с приятностью отвлечься – пустыня налево, пустыня направо, а наверху – пылающее небо, до солнца только руку протяни. Единственным признаком жизни за бортом были мухи, чьи болезненные укусы терзали нас всякий раз, как мы выходили на палубу. Доктор заслышал, как я их кляну, и сообщил: «У древних эти мухи олицетворяли стойкость и ярость в битве. Воинам-победителям дарили их как символ доблести». Такая историческая сноска, возможно, была бы куда более занимательна в нашей гостиной на Харрингтон Лейн. В настоящий момент мухи символизировали скорее безумие, а не доблесть.

Кормили мух мы до заката, когда небо переменило свой цвет с голубого на желтый, затем на оранжевый, а затем на бархатистый индиго, и первые звезды нерешительно проклюнулись сквозь твердь небесную. Затем – быстрый поход вниз за ужином – быстрый, поскольку жар наверху ни в какое сравнение не шел с раскаленной печью, что представляла собой утроба парохода в пустыне, – и вновь на палубу, наслаждаться прохладным ночным воздухом. Вдоль канала не было поселений, на берегах не мерцали огни, нигде не слышалось ни звука и не виднелось ни признака цивилизации. Были лишь звезды, и вода, и безжизненная земля, которой нам было не разглядеть, и нос корабля, разрезавший мирную гладь беззвучно, как лодка Харона – тьму Стикса[118]. Чувство ужаса охватило меня, головокружительное ощущение чуткого осознания каждого вдоха – и все же отрешенности от собственного тела. Я был словно живой призрак, тень, что уже отдала свой сребреник за переправу на тот свет. Я мог бы податься за утешением к человеку рядом со мной – как он подался ко мне и в поезде до Бриндизи, и несчетное число раз в прошлом, когда к нему подступал «темный прибой». Я мог бы повернуться к нему и сказать: «Доктор Уортроп, сэр, мне страшно».

Я не повернулся, ибо не отважился. Не его скверный нрав удержал меня от признания, не страх унижения или осуждения. К таким вещам я привык до скуки.

Нет, я придержал язык, потому что боялся, что он снова меня бросит.

Звезды наверху. Вода под нами. Безжизненная земля по обе стороны. И над невидимым горизонтом, чье приближение возвещал каждый удар наших сердец, то, чего мы оба жаждали и страшились – магнификум, Чудовище, вершина бездны.

Часть тридцатая «Я приду за тобой»

По прибытии в пароходный порт Аденского залива нас ждали две телеграммы. Первая была из Нью-Йорка:

«ВСЕ ТИХО ТЧК ДЖОН БУЛЬ СПРАШИВАЛ НЕ

НАХОДИЛИ ЛИ МЫ ЕГО ПРОПАВШУЮ СОБАКУ ТЧК

ВЕЛЕЛИ ЕМУ

СПРОСИТЬ ИВАНА ТЧК ЭМИЛИ ШЛЕТ СВОЮ

ЛЮБОВЬ ТЧК БОГ ПОМОЩЬ ТЧК А ТЧК Ф ТЧК Х ТЧК»

– Джон Буль? – спросил я.

– Англичане, – перевел монстролог. – «Пропавшая «собака» – это Аркрайт. «Иван» – русские. Фон Хельрунга, должно быть, навестила британская разведка, разыскивавшая своего отсутствующего шпиона, и он перевел стрелки на Охранку. Но кто такая Эмили и почему она шлет свою любовь? – он потянул себя за нижнюю губу, обескураженный этой загадочной для него фразой.

– Эмили – миссис Бейтс, сэр, племянница доктора фон Хельрунга.

– Странно. С чего она шлет мне свою любовь? Я с ней даже не знаком.

– Я думаю, сэр… – я прочистил горло. – Я думаю, она шлет ее мне.

– Тебе! – он покачал головой, словно сама эта мысль сбивала его с толку.

Вторая телеграмма была из Порт-Саида:

«НИ СЛЕДА СЫНОВЕЙ СЕХМЕТ ТЧК

БУДУ ДЕРЖАТЬ ДВЕРЬ ДЛЯ НИХ ОТКРЫТОЙ ТЧК

МЕНТУ ТЧК»

– Не этого я ждал, Уилл Генри, – признался Уортроп. – И я не знаю, радоваться или тревожиться.

– Может, они сдались.

Он покачал головой.

– Знавал я людей вроде Рюрика; он не из тех, кто сдается. Думаю, их могли отозвать в Санкт-Петербург или заменить после их провала в Венеции. Это логично. Или они проследовали другим маршрутом… или люди Фадиля их как-то пропустили… Что ж, нет смысла об этом беспокоиться. Будем проявлять бдительность и надеяться на лучшее.

Он попытался изобразить одобряющую улыбку. Получилась типичная Улыбка Уортропа: самую малость добрее гримасы. Его явно встревожили телеграмма из Порт-Саида, которую он получил, и телеграмма из Венеции, которую он не получил. Вероника Соранцо не ответила.