Кровавый пир

Василий начал рассказывать, но едва помянул имя Лукоперова, как воевода закачал головою и сладко улыбнулся.

– Вот люди так люди! – сказал он. – Истинные мои благодетели! Я с ними что родные. И добры-то, и богаты-то, и нравом просты! А доченька у них! – и воевода даже зажмурился.

Сразу упал духом Василий, слыша такие речи, и, прямо сунув челобитную воеводе, глухо сказал:

– А я вот на них и пришел просить царского суда. Прочитай, государь, увидишь, что за люди!

Воевода даже отшатнулся:

– На Лукоперова, на Ивана Федоровича?..

– И на сына его!

– И на сына его? – с ужасом повторил воевода. – Да в уме ли ты, молодец? Такие богатеи! Ну, ну, истинно говорит Фомушка: скоро суд Божий! На таких людей – и суда ищет!

Он развернул челобитную и начал вполголоса читать ее, медленно покачивая головою.

Прочитав, он свернул бумагу и сказал:

– Эко, Господи! Брат на брата пошел! Дворянин на дворянина. Что же будет-то? И ты говоришь, что все это со злобы?

– Со злобы. Спроси людей – и те докажут!

– Что люди! Люди воры, люди дурное думают. Нонче у них у всех заячьи уши: Стеньку Разина, собаки, дожидают!.. Ну, ин! – сказал он, вставая и тем давая знак, что беседа окончена. – Мое дело судебное: царю присягал судить правду, другу не дружить, недругу зла понапрасну не делать. Пошлю розыск сделать. Осип, пошли мне Калачева! Эх, и хлопоты мне! – продолжал он угрюмо. – Теперь это дело прямо губного старосты, а старосты нет. Все воевода делай. Прощай. Боярский сын Калачев розыск сделает, а ты пожди пока что. Я позову! Ты где стал?

– У себя, в осадном дворе!

– Ну, ну, пошлю, когда занадобится!

Воевода сухо кивнул ему головою и отвернулся от него, не доведя даже до двери.

Чуя себе большую наживу в этом деле от Лукоперовых, воевода тотчас послал боярского сына Калачева с упреждением о жалобе Чуксанова.

– Да закинь им, – наставлял посланца воевода, – что, дескать, думаем мы сыск начать!

– Знаю, боярин! – ответил смышленый Калачев и уехал пугать сыском Лукоперовых.

Василий ушел от воеводы с опущенной головою. Сразу по всему он учуял, что не добыть ему правды от воеводы, и сердце его опять наполнялось непримиримою злобою. Почитай, с детства его травили. Годов в десять он сиротой остался на руках старого дядьки и с той поры не знал доброго слова. Рос как волк в лесу. Только Наташа и согрела его сердце, а люди и тут прислужились!

«Эх! Да уж задам я вам поминки! – злобно думал он и снова мечтал о Наташе. – Коли любит она, так везде за ним уйдет. Увидела, чай, что ее родня за люди. А коли уйдет за ним, так ему нигде не страшно. Везде он в люди выйдет!..» – и он даже улыбнулся при этой мысли.

Обедая со своим кабальным, Василий не выдержал и поделился с ним своим горем.

– Ничего не осталось у меня. Только ты да изба эта, и вот тебе мой зарок: володей избой и иди куда хочешь, ежели воевода их не присудит!

– Милостивец ты мой! Государь – батюшка! – упал ему в ноги Аким. – Пошли тебе Бог за это счастья и радости!

– Ты лучше за это службу мне справь, – сказал ему Василий, – возьми моего коня и гони в усадьбу ворога моего. Больным скажись, будто немой ты, и Еремейку – знахаря требуй. Свидишься с ним и скажи: господин-де мой мне наказывал государыню Наталью повидать и спросить: будет ждать она али нет! С тем ответом назад скачи. Да живо поворачивайся!

– Мигом, милостивец! – угодливо ответил Аким и тотчас пошел во двор. К вечеру он уже скакал к Широкому.

«Чует, чует мое сердце недоброе», – грустил Василий, и в душе его смутно складывались планы кровавой мести.

VIII

Через четыре дня Василия призвали к воеводе. Он вошел и увидел в переднем углу, под образами, старика Лукоперова. Маленькие глазки его горели злым блеском, голый череп был красен, и тонкие губы его кривились усметкою. Василий побледнел, увидя его, и с отчаяньем стиснул зубы.

– Ну, ну! – заговорил Лукоперов. – Как ты это нас перед воеводой оплел, рассказывай!

– Что ж это, сучий сын, – зарычал на него и воевода, – ты мне облыжно показывал, а? Что ж ты не сказал, что, дворянскую честь пороча, через тын лазил, евойную дочку сбивать, а?

– Я не сбивал его дочери. Мы любим друг друга! – твердо ответил Василий.

Для воеводы, который сватался к Наталье и получил отказ, эти речи были горше полыни.

– Любите?! – заорал он. – Ах ты смерд! Нищий, голытьба – и к такому богатею! Любите?! А что же ты не сказал, что избил Сергея Ивановича!

– То у меня прописано, – ответил Василий, – я от него оборонялся.

– Оборонялся так, что он и сейчас больной лежит, – визгливо заговорил старик Лукоперов. – Может, я его хоронить буду, а ты еще наплел, что он твою усадьбу сжег, паскудник, прощелыга!

Василий даже пошатнулся.

– А кто же? Кто же надругался надо мною? Коли воевода не сыщет с вас, я сам сыщу! – крикнул он злобно.

– Ну, ну! Воевода сыщет! – сказал воевода. – Вот что! Я тебе его, Иван Федорович, головой выдаю! Чтобы не плел в другой раз по злобе!