Кровавый пир

Лукоперовы въехали на свой осадный двор, выстроенный прочно, наподобие острожка. Лукоперов свел дочку в горенку, заказал своим шести холопам да седьмому дворнику беречь боярышню и вместе с сыном тотчас пошел к воеводе.

– В приказной избе воевода-то – с! – объяснил им воеводский холоп Осип.

Они прошли в приказную избу. Воевода сидел и говорил дьяку:

– Да воеводе симбирскому напиши, может, он какую силишку на помогу пошлет. Пиши: нам со своими людишками умирать впору… Да! Милостивец мой! – воскликнул он, увидя Лукоперова, и тотчас поднялся ему навстречу, раскрыв объятия. – Иван Федорович! Пришел-таки до нас, пришел! Здравствуй и ты, Сергей Иванович! О тебе думал, хотел посыл делать, а вот и ты! – и он облобызался с обоими.

Дьяк издали поклонился им. Лукоперов уныло потряс бородою.

– Мой грех, мой грех, Кузьма Степанович, что тебя впору не послушался! Слышь, мои холопишки слугу мово верного повесили, чуть нас животов не решили, усадьбу сожгли, сами разбеглись, а мы едва до сюдова добрались!

Воевода качал головою и сочувственно вздыхал:

– О – ох! И не говори! Идет к нам горюшко, шагает. Конец свету близко. Фомушка вон бегает да поет:

Берегите одежонки
Идтить к Боженьке!

Ой, пойдем к нему! Близится час наш! Да что это я! – вдруг спохватился он. – У меня-то делов да делов. Простите, милостивцы! Вы пойдите-ка в домишко мой, что там-то увидите. Ой! А я в одночасие и к вам буду! – и он легонько толкнул Лукоперова. Старик с сыном вышли, за ними следом слышался голос воеводы: – Ну, ну, Егорушка, кому еще писать-то?..

– Видишь, гроза идет, – сказал отец сыну. Сергей тряхнул головою.

– Тут-то, батюшка, она не страшна. И стены крепкие, и пушки есть, и стрельцов немало!.. Лоб разобьют.

– Ну, ну!

Они вошли в воеводский дом, прошли сени, малую горницу и вошли в большую горницу, внутреннюю, вошли и ахнули. За столом в горнице сидели окрестные саратовские помещики, дворяне да бояре, и среди них Лукоперова соседи Паук и Жиров с двумя сыновьями.

– Иван Федорович, – заговорили они, – давно ли к нам?

– Да нонче, в утро! – ответил он, целуясь со всеми по обычаю. – А вы, милостивцы?

– Я-то еще третьево дня, – сказал Паук, высокий, сухой старик, с гривою сивых волос на голове, с белою короткою бородою, – едва успел на коня вскочить. Убить хотели холопишки! А Акинфиев долго жить приказал! – окончил он, вздохнув.

– А что?

– Повесили хамы! А с его женкою да дочкою глумились, глумились и зарубили тоже!

Дружный вздох всех сидящих вызвал у Лукоперова на глаза слезы. Он набожно перекрестился.

– Я-то допрежь всех уехал, – заговорил Жиров. – Кой – што из животов увез, а теперь слышу, сожгли усадьбишку-то! А у тебя?

Лукоперов снова рассказал свои злоключения, и тут со всех сторон заговорили помещики.

Каждый рассказывал про свою беду, как про исключительную, но везде она сводилась к одному. Взбунтовались холопы. Один успел вовремя убежать, другой опоздал и потерял кто сына, кто жену, кто дочь, а животы свои каждый.

Пока они так беседовали, вошел воевода и завладел беседою.

– Для всех, государи, горе! Общее горе, и теперь нам сообща надоть за царя – батюшку постоять до последнего издыхания. Поговорить о том надобно. Вот што! Нонче ввечеру, государи, и соберемся здеся! Ты, Иван Федорович, где стал?

– А у себя, в осадном дворе!

Воевода затряс головою:

– Не можно это! Там тебе конец будет, а того хуже дочушке твоей. Помилуй, под боком посадские. Они нонче все в сторону гладят, батюшку поджидают.

Лукоперов растерялся:

– Куда же деваться?

– Куда! Да ко мне, милостивец! У меня, слава Те Господи, местов хватит! Вон, все они у меня и с людишками своими, и с бабами. Я вдовый, а принять-то могу всякого.

– Как же так, Кузьма Степанович!

– Глупство! Вы мне все милостивцами на моем воеводстве были, так мне ли покидать вас!

– Вестимо, Иван Федорович, умирать все на миру будем! – раздались голоса.

Лукоперов растрогался и низко всем поклонился:

– Спасибо тебе, Кузьма Степанович! Вовек не забуду.

– Век – от короток наш! – ответил воевода и сказал: – Не хотите ли, милостивцы, поглядеть, вора иду казнить!

– Какого вора?

– А вот! – Воевода сел, разгладил бороду и рассказал: – Ведомо вам, милостивцы, что разбойник, вор Сенька Разин ноне прелестные письма рассылает со всякими людьми, а те прелестные письма люди эти читают да ими посадских да стрельцов мутят. Слышь, идите, говорит, кто с саблей, кто с ручницею, кто с дубиной на воеводу свово.

– К нашим холопам такая грамотка была! – сказал Лукоперов.