Кровавый пир

– Иди, иди, матушка! Поклонись воеводам. Скажи, наведать их думаю! Пусть князь-то Львов шубу побережет!

Плохово быстро сбежал на берег и едва не был сброшен в воду толпою, которая торопливо шла к атаманскому стругу.

– Что за люди? – спросил их Разин, стоя на сходнях.

– Чумаки с Дону! – ответили из толпы и загудели:

– Смилуйся, Степан Тимофеевич!

– От воеводы теснение! Заступись!

– Стой, – закричал Разин, – говорите толком! Что надо?

Из толпы выступил здоровый казак с длинными усами и низко поклонился Разину:

– Чумаки мы, батюшка Степан Тимофеевич! Ездим сюда за солью, – а воевода туто теснит нас. Заступись, родимый! Помилуй, дерет с нас, бисов сын, с дуги по алтыну!

– А у меня коня отнял! – закричал голос из толпы.

– А у меня хомут и сани!

– У меня пищаль!

– Ах он сучий сын, – заревел Стенька Разин, – стойте, братики, уж я его!

Он выхватил саблю и бросился бегом, без шапки, в город. Есаулы устремились за ним, казаки тоже.

Царицынский воевода Уньковский сидел в приказной избе и говорил с Плохово, когда вдруг распахнулась дверь, в избу влетел Разин и ухватил воеводу за бороду.

– Такой-то ты царский слуга! – закричал он. – Вас царь на защиту садит, а вы что разбойники! Постой, воевода, песий сын!

– Батюшка! Милостивец! – завыл воевода. Плохово от страха лег под лавку, а Разин, дергая воеводу за бороду, кричал:

– Чумаков грабить? Врешь! Сейчас, вражий сын, полезай в казну, плати за обиды! Давай сто рублей! Ну!

– Бороду-то отпусти, милостивец! – взволновался воевода.

– Оборвать бы ее тебе!

Разин разжал руку. Воевода, дрожа от страха, подошел к укладке и, шепча молитвы, вынул оттуда мешок с деньгами.

– Вот тебе, атаман! – промолвил он, дрожа от страха.

– То-то! – с усмешкой сказал Разин, беря мешок, и, сжав кулак, грозно прибавил: – Смотри ж ты, воевода! Если услышу я, что ты будешь обирать и теснить чумаков наших, что за солью приедут, да отнимать у них пищали и коней, да с дуги деньги брать – я тебя живого не оставлю! Слышишь?

– Слышу, милостивец! – еле живой от страха пробормотал воевода.

Разин вышел и отдал мешок казакам.

– Поделите каждый по обиде своей! – сказал он чумакам.

– Спасибо тебе, батько!

– Не на чем!..

Плохово вылез из-под лавки и встряхнул полуживого воеводу:

– Боярин, где бы схорониться, пока эти черти не уедут?

Боярин растерянно оглянулся:

– Вот и негде. Везде сыщут! Свои выдадут.

– Запремся тогда!

– Вот это дело!

Они позвали к себе на оборону десяток стрельцов и крепко заперли дубовые ворота и двери приказной избы.

Разин, еще кипя гневом, возвращался на струг, когда к нему подбежали его молодцы.

– Смилуйся, батько! – загалдели они. – Что ж это за напасть! Слышь, воевода велел по кружалам вдвадорога вино продавать. Можно нам без вина разве?!

– А – а! – заревел не своим голосом Стенька. – Бей кружалы, молодчики! Идем в приказ! Ну уж я его!

Запертые ворота довели его до бешенства.

– Бей! Ломай! – кричал он, хмелея от крика. Огромным бревном выбили ворота, потом двери избы, но воевода и Плохово успели скрыться.

– Убью! Зарежу! – рычал Стенька и, обнажив саблю, метался по городу.

– Откройте тюрьму, братики, – решил он наконец в злобе, – пусть за нас колоднички расплатятся.

А тем временем казаки разбили кружалы, выкатили бочки – и началось пьянство. Ярыжки тотчас пристали к ним; колодники с ревом побежали по городу, и жители в ужасе заперлись в своих домах.

Уньковский и Плохово засыпали себя навозом и лежали там ни живы ни мертвы от страха.

«Вот тебе и царю повинился!» – в паническом страхе думал Плохово и читал молитвы…

Почти ночью вернулся пьяный Разин на свой струг, и за ним тянулась ватага.

– Атаман, а атаман, – сказал ему Ванька Хохлов, – ты не сердись!

– А што?

– Наши пошалили малость!

– А што?

– Да вишь, две кошмы верхом шли. Наши-то пошарпали их. Слышь, сотника взяли, с царской грамотой. Его повесили, грамоту в воду бросили.

– Айда! – весело ответил Стенька. – Люблю! Сорвалось у них, да что ж, коли воеводы сами задирничают…

– А еще…

– Ну!

– Немчин тут объявился. Слышь, бает, от воевод астраханских.

Разин сразу протрезвел. Уж не погоня ли?

– Волоки его сюда!

Он тяжело опустился на вязку канатов, и почти тотчас к нему подвели длинного, сухого немца. Испуганное лицо его было все усеяно веснушками, острый нос краснел на самом кончике, жиденькая рыжая бородка тряслась от страха, и вся фигура его, в длинном кафтане, в чулках и башмаках на тонких, как жерди, ногах, была уморительно – потешна.

Разин окинул его быстрым взглядом.

– Кто будешь?

– Я? Видерос! Карл Видерос! Я для вас струги делал!

– Сорочье яйцо ты. Вот ты кто! Зачем послан?

– Воеводы прислали! Я не сам. Иди, говорят, и скажи этому супост…

– Что – о? – грозно окрикнул Разин.

– Этому доброму человеку, – поправился немец, – чтобы он сейчас по нашему приказу всех приставших людей в Астрахань воротил. Не то худо будет. Царь уж не помилует!..

– Ах ты пес! – закричал Разин, выхватывая саблю. – Сучий ты сын! Как ты смеешь мне такие речи говорить. Я тебя!

– Ай! – завизжал немец и упал на палубу.

– Подымите его! – приказал Разин, весь дрожа от гнева. – Держите да встряхивайте!