Кровавый приговор

— Вот как — смехом. Не существует способа, чтобы убедить меня покинуть Эмму. Уверяю вас: она не может жить вдали от меня. Открою вам тайну: мы ждем ребенка. А ребенок, комиссар, это важно, его появление отрезает путь назад. Ребенок соединяет пару навсегда, так будет и у нас с Эммой.

— Вы могли бы повторить это в присутствии супругов Серра?

Супруги Серра. Узаконенная пара. Семья. Ричарди оценил по достоинству вопрос Майоне: эти слова позволяли увидеть реакцию Ромора. Если актер чувствует, что вытеснен из жизни этих супругов и не может возобновить свою любовную связь, он будет озабочен и встревожен и ответит уклончиво. Однако Ромор улыбнулся и ответил бригадиру, хотя смотрел при этом все время на комиссара.

— Бригадир, именно это я и собирался сделать, потому что хорошо знаю мою Эмму, чудесную и очень чувствительную. Я уверен, что она, увидев меня, перестанет сомневаться и выберет любовь, а не сухие общественные условности, в плену которых сейчас находится. Мы решили уехать после последнего представления в Неаполе, завтра вечером. Я еще не перестал надеяться, что Эмма, все обдумав, решит исполнить наш уговор и придет ко мне сюда, в театр.

Ричарди вонзил свой пристальный взгляд в глаза актера, но тот выдержал это испытание.

— Ответьте мне еще на один, последний вопрос. Кто, по-вашему, убил Кализе?

Ромор изобразил на лице печаль:

— Кто может это сказать, комиссар? Я не был с ней знаком. Но думаю, что женщина, которая зарабатывала на жизнь, обманывая людей и, как я прочел, к тому же занималась ростовщичеством, должна была кончить именно так. Я помню, что Эмма была рабыней этой обманщицы и не могла жить без указаний, которые ей давала Кализе своими пословицами. Но позвольте сказать вам, что муж Эммы, когда приходил угрожать мне, казался готовым на все. Если бы мне пришлось называть чье-то имя…

Когда друзья возвращались в управление, Майоне размышлял вслух:

— Мне кажется, этот Ромор — просто кретин. Ему нравятся женщины, он знает, что нравится им, и думает, что так будет всегда. По-моему, лучше бы он взял эти деньги у профессора, потому что от связи с Эммой больше ничего не будет иметь.

Ричарди сосредоточенно думал о чем-то своем.

— Не забывай о ребенке, — сказал он. — Профессор будет только рад признать его своим — если знает, что жена беременна. Но она? Мне кажется, она очень заинтересована в том, чтобы уехать с Ромором. Однако это нас не касается. Теперь мне еще интересней узнать, кто убил Кализе, а у нас уже нет времени. Мне вдруг пришла на ум одна мысль.

— Какая, комиссар?

— Я подумал, что завтра синьора Серра не устоит перед соблазном и придет в театр, чтобы в последний раз насладиться комедией, которая ей так нравится. Сходи во второй половине дня к своему другу-привратнику и посмотри, готовит ли она машину или шофера для поездки в театр.

Майоне был в недоумении.

— Идти к супругам Серра? Разве мы не должны сначала сказать про это болвану Гарцо?

Ричарди улыбнулся:

— Нет. Он сказал, что расследование — мое дело. А я буду делать так, как сказал сейчас. И это последний день. Если мы ничего не придумаем, виновным окажется бедняга Иодиче, и конец. Посмотрим, удастся ли нам заставить профессора выйти из укрытия.

Оставшись в гримерной в одиночестве, Аттилио улыбнулся своему отражению в зеркале. Дела принимают хороший оборот. Он заставит Эмму вспомнить о ее обязанностях перед ним.

Он был убежден, что Эмма, загнанная в угол, без необходимости соблюдать этикет, выберет любовь. Иначе почему ее муж вел себя так? Почему делал все возможное, чтобы убедить его бросить Эмму? Потому что знал: Эмма любит его, Аттилио. Он еще никогда не ошибался, когда дело касалось женщин, и в этот раз тоже не ошибется.

Аттилио надеялся, что его мама тоже завтра придет в театр полюбоваться его последним представлением — его триумфом.

«Ты идешь домой. И вместе с тобой идет работа — мысль о расследовании, усеянная лицами, чувствами, голосами. Ты ступаешь по камням, вдыхаешь ноздрями легкий запах далекого леса. И думаешь о словах, которые слышал, а теперь должен расставить по порядку.

Ты шагаешь среди немногих живых людей, которые возвращаются домой, держась поближе к стенам, и нескольких мертвецов, которые ждут тебя и выпускают боль из своих ран. Ты не смотришь по сторонам, ты проходишь по этому миру как посторонний. Ты поднимаешься по ступенькам, открываешь дверь, слышишь усталое дыхание своей старой няни, которая мирно спит. Ты раздеваешься, теперь ты и ночь — одно целое. Ты думаешь: „Нет, сегодня я туда не пойду“. Ты решаешь, что ляжешь в постель и найдешь сон. Сон тоже найдет тебя и на несколько часов унесет в страну обманчивого покоя.

И все-таки ты идешь туда — к окну. Может быть, она снова вышивает, чтобы, сама того не зная, пожелать тебе доброй ночи и нежно перенести тебя в сон без сновидений.

Но твой взгляд наталкивается на темные ставни. Никто не говорит с тобой.

Ты идешь навстречу ночи и знаешь, что твои глаза напрасно ищут покой в темноте. Ты искал покоя и вот что получил вместо него».