Кровавый пуф. Книга 1. Панургово стадо

— Да что «ну-с»… "Ну-с" по-немецки значит орех! А я нахожу, что все это глупость! Какая тут дуэль? По-моему просто: коли повздорили друг с другом, ну возьми, друг друга да и потузи сколько душе твоей угодно!.. Кто поколотил, тот, значит, и прав!.. А то что такое дуэль, я вас спрашиваю? Средневековый, феодально-аристократический обычай! Ну, и к черту бы его!.. Но в этом в Подвиляньском все-таки этот гонор еще шляхетский сидит, традиции, знаете, и прочее… Так вот, угодно что ли вам драться?

Устинов пожал плечами.

— Может быть, оно и очень глупо, отвечал он с усмешкой, — и спорить об этом мы с вами, конечно, не станем, но… если меня вызывают, я не считаю себя вправе отказаться, чтобы не подать повод, хотя бы даже и господину Подвиляньскому, обозвать меня малодушным трусом. Передайте ему, господа, что я согласен.

Это неожиданное согласие видимо озадачило обоих секундантов: они словно бы и не ожидали получить его.

— Подвиляньский, впрочем, требует, — торопливо вмешался пискунок Анцыфров, — чтобы вы при всех учителях извинились перед ним и взяли назад свои слова. Он только в крайности, ежели бы вы не согласились на это, предлагает вам дуэль… В противном случае, он поручил передать вам, что он найдет свою собственную расправу.

Учитель вспыхнул от негодования.

— Ну, я хоть и мал да крепок, возразил он весьма внушительным тоном, — и меня застращивать да запугивать нечего! Расправа, о которой вы говорите, будет для господина Подвиляньского пожалуй что поубыточнее чем для меня! Но… я, во всяком случае, извиняться не стану, и сколь ни находит это глупым господин Полояров, предпочитаю дуэль, и принимаю ваш вызов.

Оба приятеля опять на некоторое время остались вполне озадачены таким решительным поворотом дела, и не то недоумело, не то совещательно переглянулись между собою.

— Когда же вы намерены драться? — спросил Ардальон после минутного раздумья.

— Это совершенно все равно. Когда ему будет угодно.

— Он хотел бы завтра утром, так, часов в восемь.

— Ну, в восемь так в восемь, я ничего не имею против.

— А на чем вы воевать желаете?

— И это точно так же совершенно все равно для меня: я ни на чем не умею.

— Ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха-а! Эх, вы воители!.. Как же это так-то?.. Ну, не лучше ли же по-моему на кулачьях?.. Ха-ха-ха!..

— Впрочем, Подвиляньский желал бы лучше на пистолетах, опять вмешался пискунок не без некоторой многозначительности в тоне. — Вы как на этот счет думаете, господин Устинов?

— Ну, на пистолетах, так на пистолетах.

— И будете стрелять? — недоверчиво, но шутливо спросил Полояров.

— Вас, конечно, не попрошу за себя.

— Ха-ха-ха!.. Да я и не пошел бы. Нашли дурака!.. И то уж и в секунданты-то, так только, по дружбе. Ну, а кто же у вас секундантом-то будет?

— Я буду, — отозвался Хвалынцев.

— Вы?.. Ну, очень приятно!.. Значит, по крайности, выпивку после того хорошую устроим, ась?

— Нет, уж пить вместе с господином Подвиляньским мы не станем, сухо и резко возразил Устинов. — Довольно с него и этой чести, что я не отказываюсь от его вызова.

— Ну, ладно! — была бы честь предложена, а от убытка Бог избавил! Так так-то-с? Значит, воюем? Ну-с, а вы, господин секундант, заезжайте ко мне, либо я к вам зайду; прощаясь обратился Полояров к Хвалынцеву; — надо ведь еще насчет места условиться.

Студент обещал заехать в девять часов вечера, и секунданты Феликса Мартыновича удалились.

— Как тебе нравится еще эта милая выходка? — обратился, по уходе их, учитель к своему приятелю.

— Ничего из этого не выйдет! — с полною уверенностью отвечал тот; — просто-напросто запугать хотел.

— Ну, не на таковского напал, дружочек!.. Я, признаться, с первого же слова, почувствовал это. Однако, что ж теперь делать? — в недоумении пожал плечами учитель, — ведь вся эта штука очень сильно глупостью попахивает.

— Так-то оно так, — согласился Хвалынцев, — и потому-то вот до времени ровно ничего не следует делать. Погоди, вот в девять часов я поеду к нему, тогда поглядим, а теперь ложись-ка спать; тебе успокоиться надо.

Устинов охотно последовал совету старого товарища и, проводив его от себя, завалился на свою кушетку. Не прошло еще и пяти минут, как он уже храпел глубоким и темным сном сильно усталого человека.

XVII. В ожидании роковой минуты

— Ну, брат Андрюша, вставай! просыпайся! — разбудил учителя Хвалынцев, вернувшись к нему в половине десятого: — дело всерьез пошло!.. Как ни глупо, а драться, кажись, и взаправду придется.

— Был у Полоярова? — протирая глаза, потянулся и зевнул Устинов.

— Сейчас только оттуда. Деретесь завтра, как назначено, в восемь часов, в овраге… знаешь, там, в этой роще за Духовым монастырем.

— Ну что ж, в овраге так в овраге! И прекрасное дело! — с напускным равнодушием сказал учитель, подымаясь с постели. В сущности же в эту минуту нечто жуткое слегка стало похватывать его за душу.

— Стало быть, не отказывается? — вопросительно остановился он пред Хвалынцевым.