Кровавый пуф. Книга 1. Панургово стадо

— Да нынче вот… Сижу я это над вашими расчетами (слово «расчеты» Полояров произнес не без преднамеренной иронии), вдруг звонок. Я отворяю, смотрю — какой-то совершенно незнакомый господин. — "Здесь, говорит, живет Ардальон Михайлович Полояров?" — Здесь, говорю: — я сам и есть; а вам что, говорю, угодно? Тут он мне подал это самое письмо. "Я, говорит, из друзей… вы не сомневайтесь! Проездом из-за границы и еду теперь в Москву, а через несколько дней вернусь, и тогда, говорит, непременно буду у вас". Я запер дверь за ним, распечатываю и просто глазам не верю!.. Да — прибавил Ардальон в заключение с самодовольной улыбкой, — порадовал-таки меня Александр Иванович — спасибо ему, голубчику!.. Это ведь просто патент, в некотором роде… Этим можно гордиться-с!

— Гордиться-то можно, да только не вам, — с едкостью заметил Фрумкин.

— Отчего ж бы это и не мне-с?

— А оттого, что не вы ли сами всегда обзываете Герцена и дураком-то, и отсталым-то, и лишним человеком, и краснобаем. Вспомните-ка, ведь это все ваши эпитеты! То вдруг еще вчера он у вас выдохшийся болтун, пустельга-колотовка, а сегодня уж вы гордитесь им!.. Последовательно-с! И главное, прочность ваших убеждений рисует!

Полояров побагровел и злобно вскинулся глазами на Моисея.

— Я с вами и говорить-то не хочу! — презрительно пробурчал он отворачиваясь.

— Это всеконечно так-с! — с улыбкой поклонился Фрумкин. — Больше вам и сказать-то мне нечего.

Он чувствовал, что шансы его борьбы с Полояровым начинают колебаться, и потому, как утопающий за соломинку, хватался теперь за каждый малейший крючок, чтобы повернуть дело в свою пользу.

— А мне, господа, это письмо кажется очень сомнительным! — не стесняясь присутствием Ардальона, громко обратился он к присутствующим. — И странно это, право! Отчего вдруг Ардальон Михайлович получает от Герцена хвалебный гимн своей честности, как раз в то самое время, когда мы настойчиво потребовали от него отчетов? Не знаю, как вы, господа, а я нахожу, что это очень странная игра случая!

Лидинька громко захохотала одобрительным смехом. Анцыфров вслед за нею тоже было фыркнул, но заячьим взглядом взглянув на Ардальона, тотчас же струсил и примолк. И Малгоржан, глядя на других, состроил вдруг лукавую усмешку, озаренный новою мыслию со стороны Моисея. Фрумкин же, видя это, начинал уже ощущать предвестие некоторого торжества.

Полояров в первое мгновенье окончательно смутился. Злоба в нем закипала все более.

— Я… я… я… — отрывисто заговорил он, заикаясь от волнения и злости, — я за такие сомнения морду колочу!

Эти слова сопровождались весьма выразительным жестом в воздухе.

И нужно же ему было произнести такое слово! И нужно же было изобразить такой жест!.. Эта «морда» сразу сделала то, что члены-сожители снова и всецело передались на сторону Фрумкина. Весь эффект герценовского послания пропал задаром. Эта «морда» очень живо напомнила членам Полояровские свойства и качества, его бесцеремонность, его самомнение, его нравственную диктатуру, которую только вчера, благодаря Фрумкину, они успели сбросить с своей шеи. Герценовское письмо расставляло им новые сети, и это очень хорошо поняли теперь злосчастные коммунисты. Они поняли, что примириться с Полояровым, поддавшись обаянию герценовских похвал его особе, значит опять пойти к нему в кабалу, и потому очень живо отшатнулись от Ардальона, тем более, что Моисей Фрумкин успел даже заронить в них сомнение касательно подлинности хвалебного письма.

— Нет, главное, он-то! Он-то в деятели попал! — пронзительным своим голосом затараторила Лидинька, которая, как флюгер по ветру, перешмыгивала от одного к другому. — Скажите пожалуйста, какие нынче деятели!.. Нет, настоящие-то деятели не так поступают… Вот Лука у нас был настоящий деятель, так тот, небойсь, писем не получал и всенародно не хвастался ими. Деятели-то теперь по казематам сидят… Вот где деятели!.. И в самом деле, поглядишь, то тот арестован, то другой, того взяли, тот сослан, — берут ежедневно и здесь, и там, а одно только наше красно солнышко, наш деятель, свет Ардальон Михайлович, на свободе гуляет… Нет-с, батюшка, кабы ты был настоящий деятель, так тебя уж давным-давно бы арестовали, а ты вишь все еще промеж нас толкаешься. А отчего ты не арестован? Отчего?

— Глупый вопрос! — пожав плечами, буркнул Полояров.

— Нет, ты мне скажи, отчего ты не арестован? — как пиявка впилась Лидинька все с одним и тем же вопросом.

— Оттого, что ты дура.

— Это, сударь мой, не причина-с. А ты мне все-таки скажи, отчего Лука вот арестован, а ты нет? Ты скажи мне, а я послушаю!

— Н-да-с! Отчего вы и в самом деле не арестованы, если вы такой важный деятель, если вы один только высоко держите знамя демократического социализма? — ядовито поддержал Лидиньку Моисей Фрумкин. — Тут вот поглядишь, кто и гораздо пониже вас держали знамя-то это, однако и тех позабирали, а вы благоденствуете на свободе. Какие это боги покровительствуют вам.

— Нет, ты скажи нам, отчего и зачем ты не арестован? — приставала между тем Лидинька.