Кровавый пуф. Книга 2. Две силы

Чувство досады при виде полной неудачи своего поручения охватило Хвалынцева таким живым ощущением, что ему даже обидно сделалось — обидно на себя, на проводника, на случай, на судьбу, на весь свет, одним словом, он представлял себе как подъедет Ветохин, увидит всю суть и укоризненно скажет ему с досадливой горечью: "Эх, батюшка!"… Больше ничего не нужно, никакого другого слова, но это «батюшка» просто ужасно для самолюбия!.. Подавляемый тяжестью этого чувства, он решил себе, что надо по крайней мере исполнить хотя последнюю часть поручения — приготовить средства для переправы отряда. Как это сделать?

— Что, ребята, не возьмется ли кто переплыть на ту сторону? — обратился он к людям.

Те смерили на глаз расстояние и силу течения, которое около того берега было весьма-таки быстро.

— Мудрено, ваше благородие, — вполголоса заметил урядник, — кабы лодочку какую.

— Да где ж ее взять у черта! — досадливо выбранился Хвалынцев и кинул вокруг себя ищущий взгляд, не найдется ли около чего подходящего? Этот взгляд мимолетно скользнул по бревенчатому срубу сторожки.

"А ведь из бревен-то можно бы плот связать?" домекнулся он про себя и энергически обратился к солдатам;

— Разноси, ребята, сторожку!.. Живо… По бревнам! Шанцевый инструмент есть с собой?

— Два топора у наших прихвачено, — доложил урядник.

— Руби, живее связи… Давай плот мастерить!

— Да без лома вряд ли что поделаешь… Чем их выворачивать станем?

— Ничего, заместо лома колья пойдут — лесу вокруг довольно. А вязать будем чумбурами.

— И то, — согласился урядник, и работа закипела.

В это время к Константину подошел пленный повстанец и слезно стал просить, нельзя ли развязать ему руки, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить его страдания. Взглянув на затекшие, посинелые пальцы пленника и сознавая, что дальнейшая жестокость ни к чему не поведет, Хвалынцев приказал развязать его. Освобожденный повстанец кинулся сначала целовать полу его пальто, а потом очень усердно принялся помогать гусарам и казакам в их работе. Он сбросил с себя чамарку и остался в одной сорочке. Солдаты, видя такое усердие, не препятствовали ему подсоблять сколько душе угодно, и даже весьма благодушно стали подтрунивать. "Порадей, порадей-ка, братец, на мир, поработай на москалей!.. На мать-Рассей работать, значит!" Чрез несколько времени пленный, обтирая с лица обильный пот, подошел к Хвалынцеву и попросил позволения отойти несколько сажен к реке, чтобы утолить свою жажду. Константин, руководя работой и будучи весь поглощен этим занятием, не обратил на него особого внимания и потому мимоходом, рассеянно дал свое позволение. Людям тоже было не до повстанца. Вдруг, минут пять спустя, кто-то из солдатиков, указывая на Неман, возвестил товарищам:

— Гляди, гляди, ребята!.. Полячек-то наш!.. Утекает, шельма.

Все повернули головы по направлению его руки и увидели плывущего пленника, который усиленно греб руками и достигал уже середины реки.

— Убегить, проклятый!.. Стрелять бы надо, — замечали казаки. — Чернолобов, у тебя глаз меткий; бери-ка винтовку, догони его. Позвольте, ваше благородие?

— Погож, ребята, — рассудительно заметил урядник; — винтовки наши и на том берегу его дохватят, а наперед лучше давай поглядим: коли доплывет, значит и нам можно. Тогда и лодки, и паром живо сюда переправим. Это он нам, спасибо, пробу делает.

И урядник, вместе с Чернолобовым, взведя курки, взяли на изготовку свои винтовки и внимательно стали следить за плывущим повстанцем. Белая его сорочка, при каждом взмахе рук, ярко сверкала на солнце в серебристых брызгах, то показываясь над водою, то исчезая в ней.

— Доплывет, — замечали иные, наблюдая усилия беглеца.

— Ой, где уж!.. Гляди-ка, слабнуть стал, — отзывались некоторые.

— Ей-ей доплывает, шельмец!.. Чернолобов, ты, брат, гляди: как только на берег станет выходить, тут ты его и спущай обратно в воду.

— Ладно, не промахнусь, — со спокойной и уверенной насмешкой кивнул Чернолобов, не сводя с пловца внимательного взора.

Тот меж тем выплыл уже в полосу самого быстрого течения, которое заметно выделялось в массе спокойной воды резвой игрой солнечных блесток и особою рябью. Силы видимо изменяли ему, взмах руки становился все реже, тяжелее. Он напрягал последние усилия, но течение относило его от берега. Вот окунуло его… вот опять вынырнул… кружит… закрутило… Еще одно ужасное, невероятное усилие… Плывет, плывет… Нет, опять-таки окунуло… Вынырнет или нет?.. Если вынырнет, то пожалуй и доберется… Вынырнул.

— Гляди, Чернолобов, не зевай!

— Не галди под руку, знамо!

— Целься!

Но нет, несчастный мелькнул над поверхностью на одно лишь мгновенье и снова канул в воду… Прошла минута, две — все спокойно, тихо, и масса воды так плавно несется мимо и мимо, и золотые блестки над быстриной прыгают в глазах и змеистыми струйками обгоняют друг друга. — Тут ему и аминь! — опуская винтовку, нарушил, наконец, общее глубокое молчание казак Чернолобов, и работа закипела снова.