Кровавый рассвет (=Ветер, несущий стрелы)

  Но казнь Эвинны была хуже всего. Тогда он не мог поступить иначе, но теперь раскаивался: что позволено рыцарю, не позволено политику. Живую можно оклеветать, проклясть и опозорить. А та, чья жизнь стала Сказанием - неуязвима. Предавай ее анафеме хоть тысячу раз, это ничего не изменит. Для сколенцев она - мученица, завещавшая последователям месть и победу. Знамя для тех, кто решится оспорить победу алков. Кто после всех катастроф и предательств станет возрождать свою страну. Им будет проще: в отличие от Эвинны, у них будет пример. Так кто же победил? Он?

  Или все-таки она?".

  Моррест отложил перо и устало прикрыл глаза. Вот и все. Долгий, как путь вместе с Эвинной, труд окончен, последняя пергаментная страница перевернута. Задание короля, сначала изумившее своей нелепостью - написать об Эвинне правду, во всем противоречащую официозу - было выполнено. Можно нести "Сказание об Эвинне Верхнесколенской" на суд королю. И пусть разбирает его каракули, так непохожие на привычный минускул местных летописей.

  Помнится, когда в первый раз он сел писать книгу, он хотел просто изложить, что с ним случилось. Но правда правде рознь. Порой легенда подчеркивает в событиях основное, принося в жертву второстепенное, способное ввести в заблуждение. Если писать бесконечную, как неудачный роман-фэнтэзи, сплошную "боевку", никто не поймет, зачем все было. Зачем стояли на смертном поле воины сотника Эгинара, его юная жена бежала в зловонные топи, только бы не стать подстилкой для захватчика. И зачем ничем не примечательная девчонка, ее старшая дочь, единственная изо всей семьи выжила, прошла кошмар северного рабства, чтобы вернуться и отдать земные долги. И сколенцы два с лишним года сражались за свободу, умирали и убивали, да и сам он прошел по лезвию меча?

  Значит, решил он, лучше писать так, как было написано то "Сказание", которое он нашел в сугробе в самом начале. Коротко, просто - и яростно. За лишними словами теряется сила книги.

  Так он и писал. Кое в чем он даже отошел от фактов. "Сказание" стало прямолинейным и коротким, ничего лишнего - как удар меча. В "Сказании" чуда не случилось - о своей роли в событиях он не написал, а его место рядом с Эвинной занял принц Альдин - как будто он не погиб в Самуре, а добрался до столицы и там встретился с Эвинной. И не случилось похода Эвинны в Нижний Сколен, а Император отрекся, так и не став ее мужем. Зато у нее было немного семейного счастья и сын - не от любовника, а от законного мужа, незаконнорожденного сына Амори. И был поход алков на север: Макебальская осада, только не повстанцами, а алками, но в конце все равно резня. И битва за Аттард. И сколенское возмездие под Хедебарде, и снова разгром под Вестэллом, а последнюю осаду он перенес в Валлей. Моррест не знал, что кое-что из этих событий еще случится в свой черед - но уже без Эвинны. Почему-то именно такой ход событий казался более правильным: Эвинна ни на кого не нападала, она только защищала Верхний Сколен. А в конце ничего не изменилось, все было так, как было.

  "Сказание" он писал не столько для остальных, сколько для себя. Факты нашли место в другой книге, и вот она стала точной, как документальное повествование, и подробная, как мемуары. А это "Сказание" будет только его достоянием. Пусть оно заменит ту книгу, которую он оставил в прежнем мире.

  Моррест перелистал сухо шелестящие пергаментные страницы. Пергамент был новым, великолепно выскобленным, писать одно удовольствие. Амори дал пятьсот листов - ради такого количества пергамента, наверное, забили целое стадо, может, и не одно. А уж переплет получился на славу: надетая на дощечки тисненая кожа в золотом окладе, да вдобавок инкрустированная настоящими бриллиантами. Целое состояние в книге, да и только...

  Жаль, Амори не узнает, как злоупотребляет служебным положением то ли запасной летописец летописец, то ли просто зек с правом переписки. Моррест не льстил себе, заключение будет пожизненным. Впрочем, еще не вечер: вдруг его казнят вместе с Эвинной? С момента пленения он не знал, что происходит на воле, что сталось с любимой. Не подлежало сомнению одно: она в руках Амори, и только от королевского милосердия зависит, будет ли она жить. Милосердие, хм. Моррест усмехнулся. Милосердный Амори - как горячий лед. Хорошо смеется тот, кто стреляет первым.

  Шорох шагов Моррест раньше, чем обычно. Амори всегда приходил в одно и то же время, в сопровождении четырех вооруженных амбалов. Тоже одних и тех же, Моррест стал их даже узнавать. Но поскольку они всегда молчали, как рыбы, именовать их приходилось Первым, Вторым, Третьим и Четвертым. Амори садился в уютное кресло, телохранители выстраивались полукругом сзади, и король начинал рассказывать. Иногда еще приходил тот же служка, что приносил еду и уносил "ночную вазу", а порой еще прибирался. Но появляясь вместе с королем, служка нес необходимые Морресту документы. Ночью слуга все уносил.