Кровавый разлив

Докторъ говорилъ отрывисто, торопливо, волнуясь, не глядя на подворотняго, и на лицѣ его былъ испугъ. Похоже было, будто онъ боится, самого себя боится, и боится того, что говоритъ. Каждое слово его было злымъ, смертоноснымъ паукомъ, и страшно было его слышать, и противно было видѣть, какъ бѣжитъ оно, полное яда.

— Приказываю! — вдругъ вскрикнулъ Пасхаловъ, поднявъ голову. — Чтобы сейчасъ же… Пусть идетъ!.. Сейчасъ же!.. И куда хочетъ.

— Куда хочетъ, Федоръ Павловичъ, — услужливо взвизгнулъ Небесный, подбѣгая. — Конечно, я сейчасъ… Пусть куда хочетъ… Я сію минуту…

Пасхаловъ медленно пошелъ черезъ дорогу.

— Федоръ Павловичъ! — горестно всхлипнулъ Небесный, устремляясь за нимъ. — А что же будетъ?.. а насчетъ того… что же будетъ?..

Пасхаловъ остановился.

— Что же будетъ съ негативами? — въ отчаяніи прокричалъ фельдшеръ.

Съ минуту Пасхаловъ смотрѣлъ на фельдшера, — далекими, затуманенными глазами… Потомъ повернулся и пошелъ дальше.

— Жаловався? — спокойно освѣдомился Трохимъ у Небеснаго.

— Погодите, погодите!.. Еще вамъ достанется!.. Еще вы свое получите…

Трохимъ, не торопясь, усѣлся на тумбу, не торопясь, сдвинулъ самодѣльную, на боченокъ похожую, шапку къ затылку и, не торопясь, съ разстановкой сказалъ:

— Бісова ты таракуцка!

VI

1.

Восемнадцать тысячъ человѣкъ сдавлено было страхомъ.

Нѣсколько дней ужъ носились ужасные слухи о грозномъ погромѣ въ сосѣднемъ большомъ городѣ, объ избіеніи въ цѣломъ рядѣ другихъ городовъ и мѣстечекъ. Опредѣленнаго знали мало, газеты запаздывали, почти никто въ городъ не пріѣзжалъ, и нельзя было сказать въ точности, кто именно слухи привезъ. Но слухи множились, роились, зловѣщіе, жестокіе, безконечно разнообразясь и видоизмѣняясь; они ползли неотвратимо, какъ тучи ядовитыхъ змѣй, и все покрывали собой, и все мертвили.

Промелькнуло семнадцатое октября… А потомъ страшная правда стала обнажаться, она всѣми ясно угадывалась, и, разгаданная, рождала въ сердцахъ трепетъ предсмертнаго часа.

По всей «чертѣ» распространился погромный разливъ, онъ вышелъ далеко за «черту» и затопилъ всю страну. И куда не дошли еще красныя волны, онѣ дойдутъ сегодня, завтра, — дойдутъ непремѣнно, смертоносныя, бурныя, властныя…

И страшась за себя, за тѣхъ, кто былъ поблизости, въ жестокой тоскѣ думали люди о другихъ, о невѣдомыхъ, — о невѣдомыхъ, но родныхъ, — по скорби, по мукѣ, по смерти. О всемъ народѣ думали, о всѣхъ шести милліонахъ обреченныхъ. На югъ обернуться, на сѣверъ, на востокъ и на западъ, — вездѣ, всюду, за много десятковъ верстъ, и за сотни верстъ, вездѣ лежатъ города, мѣстечки, желѣзнодорожныя станціи, въ нихъ живутъ они, невѣдомые родные, постоянно, отъ дня рожденія до послѣдняго часа несчастные, угнетенные, затравленные. И вездѣ теперь ихъ бьютъ и разоряютъ, и вездѣ рыдаютъ они и стонутъ… Если бы каждый стонъ былъ каплей, а вопли росинкой, — потонула бы безслѣдно земля.

И знали люди: спасенья нѣтъ, выхода нѣтъ, и всѣ раньше происходившія звѣрства — легкая непріятность въ сравненіи съ тѣмъ, что наступаетъ. Идутъ кровавыя волны.

Ненавидя свою слабость и презирая ее, пошли люди къ властямъ, — просить защиты…

2.

Отдавая отчетъ о своей миссіи населенію, депутаты значительно смягчили полученный отвѣтъ. Не хватало духа передать его во всей точности. Наиболѣе же страшныя слова они скрыли совсѣмъ, скрыли въ своемъ сердцѣ, и когти этихъ словъ рвали сердце; а длинные зубы угрозы вонзались въ него, и въ немъ оставались… Понемногу, однако же, населеніе истину узнало, всю до конца, и тогда тѣни близкаго безумія стали появляться въ глазахъ. Теперь уже всѣмъ, даже наиболѣе оптимистически настроеннымъ людямъ, стало ясно, что случится самое худшее, что избѣгнуть этого худшаго уже нельзя. Оно придетъ, оно неизбѣжно, оно раздавитъ, оно уничтожитъ. И хотя знали, что укрыться нельзя, укрыться старались. Странное и дикое бѣгство началось во всемъ городѣ. Кто имѣлъ возможность наскоро упаковывалъ кой-какія вещи — часто не самое нужное, не самое цѣнное — и несся къ вокзалу. Уже знали, что бьютъ на станціяхъ и на вокзалахъ, бьютъ въ вагонахъ и въ городахъ вдоль линіи, — и все же бросались на вокзалъ… Многіе съ окраинъ переходили въ центральную часть города, и были такіе, которые изъ центральныхъ кварталовъ бѣжали за городъ… И если совсѣмъ уже некуда было бѣжать, уходили изъ своей квартиры въ квартиру сосѣда, — въ то время, какъ сосѣдъ, покинувъ свой уголъ, несся растерянный прочь, ища спасенія въ другомъ мѣстѣ… Безъ плана, безъ мысли, безъ вѣры бѣжали и метались, не зная куда бѣжать, бѣжали, какъ будто въ самомъ процессѣ бѣгства было что-то облегчающее. И такъ широко разлилась эта потребность бѣжать и искать безопаснаго мѣста, что самые спокойные люди, самые разсудительные, какъ ни сдерживали себя и ни убѣждали, при видѣ какъ бѣгутъ другіе, какъ бѣгутъ всѣ, приходили, наконецъ, въ такое невыносимое волненіе, что начинали метаться, кричать и стонать…