Кровавый романтик нацизма. Доктор Геббельс. 1939–1945

12

Накануне высадки союзников Гитлер вызвал Геббельса в Оберзальцберг, где они целый день провели в доверительной беседе. Только в половине третьего утра Геббельс наконец вернулся в гостиницу, где его ожидали ближайшие сотрудники. Он немедленно удалился в свой номер, приказав разбудить себя в девять часов и тотчас подать последние военные сводки. Однако его подняли уже в четыре и вручили первое донесение о начавшемся вторжении союзнических войск в Европу. Он вскочил с постели и сказал: «Слава Богу, наконец– то они явились. Начинается последний раунд!»

Гитлер весь день был в приподнятом настроении. Геббельс внешне держался так же спокойно, но на самом деле он пребывал в таком напряжении, что не смог сомкнуть глаз той ночью, когда поезд мчал их назад в Берлин. Он сказал, что ближайшие две недели определят исход войны, но в душе испытывал острейшее разочарование, так как десант войск противника стал свершившимся фактом, несмотря на долгие клятвенные обещания военных не допустить их высадки. В который раз генералы потерпели неудачу, в который раз они дезинформировали его, и ему снова приходилось объяснять людям необъяснимое и оправдывать то, что нельзя было оправдать, – недальновидность верховного командования.

«Само собой разумеется, – объяснял он, – что столь длинная береговая линия не может состоять из сплошных фортификационных сооружений. Теперь, когда стало известно, где именно высадился неприятель, в действие вступят реальные германские резервы». Но в своем дневнике или в беседах с офицером связи верховного командования он уже не скрывал своих опасений по поводу дальнейшего развития событий.

Удары союзников следовали один за другим стремительной чередой. Геббельс отлично понимал, что прорыв у Авранша имел решающее значение и что Франция потеряна как германский плацдарм. Но вслух он не мог этого признать. В своем выступлении на военном заводе в одном из немецких городков, расположенных на западе, он сказал: «Я не хочу оспаривать тот факт, что на первых порах врагу удалось достичь определенных успехов. Однако считаю вполне допустимым – хотя и не могу со всей категоричностью утверждать это, – что, вероятно, наша стратегия будет заключаться в том, чтобы позволить противнику проникнуть в глубь континента. Только при таких обстоятельствах будет возможно нанести решительное поражение его армиям».

Когда его слова прервал шквал аплодисментов, он повторил: «Как я уже сказал, я не утверждаю, что так оно и есть, но вполне допускаю, что так может быть».

Такое направление пропаганды оказалось весьма действенным. Как следует из допросов немецких военных, попавших в плен к союзникам, все они сначала верили, что разговоры о предстоящей высадке были не более чем уловкой, чтобы оттянуть германские войска с восточного фронта на западный. Когда все же союзники высадились в Европе, большинство немцев наивно полагало, что тех намеренно завлекли на континент, чтобы со временем нанести сокрушительный удар. Постоянно отступая под стремительным натиском союзников, германские солдаты не очень огорчались, что им приходится оставлять Францию, настолько они были уверены, что вернуть ее – всего лишь вопрос времени. «Не важно, на чьей земле мы сейчас находимся, – говорили они, – главное, что мы сражаемся не в Германии».

В глубине души Геббельса крайне раздражало, что союзникам удалось добиться гораздо большего, чем «просто первоначальных успехов». И он пишет: «Поскольку дело касается Европы, стоит спросить захватчиков: что их не устраивает на континенте? Может быть, крепнущая солидарность его народов? Их зарождающееся единство? Такое «освобождение» не принесет Европе ничего, кроме несчастья и бед».

Иными словами, «Крепости Европа» больше не было, но новая Европа продолжала существовать. Но как же быть с возмездием? Да, его идея претворялась в жизнь, и о ней вскользь упоминалось в той же статье. «Настало время отмщения», – заявил Геббельс.

То, что произошло позднее, стало для Геббельса страшным ударом. Еще 14 июня Геббельс описывал своим коллегам впечатление от цветного фильма о новом оружии. «Это оружие, господа, пожалуй, даже несколько преждевременно для этой войны. Я думаю, оно, скорее, станет оружием будущей войны», – сказал он. А на следующий день он узнал, что верховное командование Германии без лишних церемоний произвело запуск новых ракет. Вечером 15 июня 1944 года они неожиданно взорвались над Лондоном, и, таким образом, Геббельс лишился возможности провести кампанию по психологической обработке противника. У нового оружия еще не было даже названия.