Кровавый снег декабря

— А фамилию его слыхал? — зыркнул атаман, подставляя скупому солнышку левую половину лица, «украшенную» жутковатым шрамом.

— Смешная такая, Остолопкин, что ли.

— Остолопов. А раньше-то он, знаешь, кем был? Вологодским вице-губернатором.

— Ну?

— Хрен те гну, — рассердился вожак.

— Так это когда он им был, а сейчас? — не унимался соратник. — Да какая сейчас охрана-то? На позапрошлой неделе генерала добывали — кучера не было, а баба какая-то сидела на козлах.

— Да не в том дело — сейчас это или потом. Остолопов-то, он гусь стреляный, — пустился в воспоминания атаман. — Я на этом месте давненько промышляю. Лучше всего дело шло, когда Буонопарт на нас наступал. Поначалу-то, как решили, что пойдёт нехристь на Питер, то стали людишки, кто побогаче, из столицы-то драпать. Кто в Вологду хотел, кто в Архангельск. А всё одно, другой-то дороги нет. Эх, хорошее было время...

Вожак вздохнул и продолжил:

— Чего они токмо с собой не везли. И ковры, и посуду. И мебели, и зеркала всякие. Бабульки — так те даже своих мопсин волокли. Псицы страхолюдные, а больших денег стоят. А мопса нашему Полкану, помнится, на один зубок оказалась. Ну, больше-то, конечно, деньги везли. Знатно мы тогда погуляли.

— А что с губернатором-то этим?

— А что с ним? То же, что и со всеми. Останавливаем мы возок, кучера — в морду. А Ефим, старшой наш, грит: «Деньги давай, жив будешь!». А этот: «Я, — грит, — прокурор вологодский». И — «бах» из пистоля в Ефима. Промазал, правда. А Ефим ему тоже — из пистоля да в лоб. Пистоля-то картечью была заряжена, лоб почти пополам раскололся. Но вот жив прокурор остался. Слыхал, что до Череповца его довезли, он там и лечился. А потом уже и вице-губернатором стал. И деньжат с него хорошо поимели — двенадцать тыщ рубликов вёз, серебром.

— Так и чего, пожалел его, что ли?

— Да не пожалел, — угрюмо проскрипел зубами атаман. — Только местечко-то ему это знакомо. Сторожился он. Видел я, как из возка ствол ружья торчал. Да и пистолеты с ним ещё.

— Всех бы не перебил, — упёрся непонятливый.

— Всех не всех, а вот тебя бы подстрелил? Ты, Ондрюха, где — так умный мужик, а где... На хрена нам свою башку-то подставлять? Вот прибудет сейчас не обоз, а возок. А там, как краля наша грит, никакого оружия нет.

Крыть было нечем. Мужик заёрзал, устраиваясь поудобнее, а атаман, напротив, напрягся и внимательно прислушался.

— Э, мужики, кажись, пора!

Разбойнички быстро рассредоточились по местам. Всё было определено, движения отработаны и выверены до мелочей.

Когда из-за поворота показалась пара коней, впряжённых в возок, то прямо перед лошадиными мордами, противно скрипя, упало дерево. Перепуганный кучер резко дёрнул вожжи...

Дальше всё было просто. Кучера сдёрнули с облучка, уронили лицом в снег и наступили ногой. Андрюха не торопясь, без особой злобы, ударил его лезвием топора по шее. Мужицкий топор — не секира палача, поэтому голова от тела не отделилась. Кучер, сходя с ума от боли, пытался попросить, чтобы добили, но разбойникам было уже не до него.

Из возка вытащили старенького чиновника в шинели на красной подкладке и двух женщин. Одна — такая же старая, а вторая, вроде бы, ничего... Женщины выли в голос, а чиновник дрожал. То ли от страха, то ли от старости.

— Ну, пошли, — скомандовал атаман.

Сваленное дерево было тотчас же оттащено в сторону так, чтобы его и видно не было. Оно ещё пригодится... Лошадей взяли под уздцы и повели по дороге. В полуверсте от засады на тракте была небольшая отворотка. Если не приглядываться, то можно и не заметить. Вслед за возком повели пленников, подталкивая в спину. Опять же без злости, а для порядка. Одна из рыдавших женщин попыталась было упасть к ногам бандитов. Но это уже тоже было знакомо и особого волнения не доставляло. Самый молодой, семнадцатилетний Никишка, ударил её в ухо, а потом вместе с товарищем («грибком-поганкой») забросил бесчувственное тело в возок, чтобы не терять времени.

Атаман, проводив взглядом удалявшихся «робятишек», остановил Андрюху, цепко ухватив того за переброшенный через плечо «трофей» — кучерский тулупчик:

— Постой-погоди, друг сердешный. Тебе сколь говорено было, чтобы следов не оставлять? Ах ты, хрен разинутый, сучий потрох...

С этими словами атаман врезал своему подчинённому в рыло, сбив одним ударом неслабого, вообще-то, мужика. Провинившийся, даже не пытаясь сопротивляться, сжался в клубок и подставлял под пинки широкую спину, старательно закрывая голову и «ценные» .места между ног.

— Сколь раз говорено было, — приговаривал атаман, пиная мужика по спине и плечам. — Место засадное в порядке должно быть, чтобы никто и догадаться не смог. А теперь тут и труп, и кровишшы, будто свинью резали. Пятно кровяное за версту видать. Ты же у меня не простой товарищ, а первый!

— Прости, Егорыч, — скулил «первый товарищ» (то есть заместитель) атамана, вжимаясь в утоптанный снег. — Заспешил я, бес попутал.