— Тольки б не жгли и не угоняли в плен и то хорошо, — успокаивал он себя и рассылал свои указания, чтобы не оказывали сопротивления ордынцам, давали все, что стребуют, а он потом все восполнит по полной.
— Главное, штобы не убивали людей, не сильничали жен и девок, не брали в полон. А всЁ остатнее поправимо, — говорил он своим соглядатаям, отправляя тех по селам и деревням со своим указом.
И народ готовился: прятались мешки с зерном, угонялись в лесные балки животные, укреплялись двери и окна, ворота и ограда. Жители понимали, что это мало поможет, но все же оставалась надежда на то, что эта «горькая чаша их минЁт».
Тишина упала на княжество — затаились жители, даже петухи кричали через раз. Ожидалась страшная волна нашествия.
Владимир обговорил с посланцами хана пути прохода через княжество и заручился уверениями, что жители останутся живыми и невредимыми, на что те ему клялись именем владыки. Князь, конечно, мало верил таким заверениям, и был настороже. Он приказал всем воинам и ополченцам быть готовыми по первому требованию выступить против ордынцев. Воевода и старшины четко выполняли указ: укреплялись стены монастырей и церквей, а также крепостиц и столицы. Готовились принимать беженцев и к самой осаде.
Русские княжества ждали нашествия широким фронтом, как и всегда делали предшественники монгола, но они ошиблись — хан шел узко направлено, по дорогам, открывшим ему свои границы Городецкий, Стародубский, Суздалький князья. Он решительно шел прямо к вратам столицы ненавистного ханом Московского князя.
Глава 17
Как и думал Владимир, ордынцы не выполняли своих обязательств по отношению к жителям, по землям которых шли. Грабили все, что попадало под руку, сильничали и даже убивали, если им оказывали сопротивление. Правда это были отдельные случаи, но они были и князь посылал к кошевым свои претензии, ссылаясь на поддержку Узбека. Те относили его жалобы к другим отрядам, якобы не подчинявшимся им напрямую, на мордву и татар, но все же наказывали особо зарвавшихся, хотя это были капли в море от того отчаянного положения, в котором оказались сочувствовавшие Владимиру князья. Теперь они ворчали и даже грозились ему расправой, если тот не утихомирит «своих друзей», как выплевывали они сквозь зубы такое прозвище. Владимир был в отчаянии, он просто не знал, что ему делать, он был между молотом и наковальней: с одной стороны хан, с другой соседи князья. Его часто видели входящим в ханский шатер. Золотая пайзца давала тому беспрепятственный проход, и его хан слушал, заверяя, что все будет хорошо и его кошевые зорко следят за своими воинами, а отдельные случаи тут же наказываются и сурово, вплоть до отсечения головы. Так и было, но это мало кого останавливало, ведь воины орды не получали жалование, как обычные солдаты, они жили только грабежом от набегов и не хотели идти пустыми обратно. Хан обещал им отдать московскую столицу на три дня, но и сейчас они не могли пройти мимо и брали все, что попадало под руку.
За большим полчищем ордынцев тянулась выжженная земля, хотя и не в таком количестве, как могла бы быть. Только этим и сдерживали свой гнев к Владимиру соседи князья. Он и сам страдал, зная и видя это, и ничего не мог поделать.
Славка плакала, сжимая Ванюшку в объятиях. Она страшно боялась за мужа. Она понимала, что теперь он один рассчитывается за их счастье, за рожденного сына. И чем это все закончится, могла себе представить, будучи самой воином. Она ждала развязки и трепетала от мысли потерять свое счастье. Маруша успокаивала ее, гадая на чаше с пахучими травами, говорила, что не видит их мужей убитыми, и что горе обойдет их семьи стороной. Славка верила ее словам, так как та никогда не ошиблась, верила в ее дар колдуньи и ведуньи.
А Маришка сама плакала, отчаянно зарывшись в спальные подушки. Ее сердце разрывалось от горя, которое вскоре накроет всю их счастливую семью. Предсказания, от которых сжималось сердце, уже были постоянными. Они давили, тревожили, заставляли трепетать душу и слезы текли рекой. Утром же, она долго умывалась холодной водой, но красные воспаленные глаза выдавали ее ночные страхи. Славка уже даже перестала обращать внимание на лицо своей подруги, она занимала себя делами по хозяйству и начала вновь свои упражнения с мечом. Старый учитель, видя это, качал головой, но ставил вновь ей руку.
— Много времени ты, княгиня, не брала оружие, а ето худо. Пропадает сноровка, но можна наверстать. Супостату отсечем голову? Так?