Кровавый закон (СИ)

Олиф возмущенно открыла рот, и тут же его закрыла, щелкнув зубами. Какой смысл спорить с сумасшедшим? Намного разумнее просто промолчать.

— Ну, чего замолчала? — спустя некоторое время спросил старик, пытаясь через отверстие посмотреть, что происходит у нее в камере.

— Не хочу говорить, — тихо ответила девушка.

— Не хочешь?

— Нет.

— Или не можешь?

Олиф изумленно уставилась на старика.

— Не спрашивай, — тут же отозвался он, — у меня глаз-алмаз!

— Вы все видите?

— Не все, но твою скулу тяжело не увидеть!

Девушка завистливо прикусила губу, но тут же об этом пожалела — та отозвалась неприятной болью. Олиф бы не отказалась от такого зрения. Ей уже надоело постоянно приглядываться, щуриться, и в итоге понимать, что она все равно ничего не увидит в этой полутьме.

— Поживешь с моё, и не такому научишься!

Девушка мысленно вздрогнула. Ей совершенно не хотелось доживать до его возраста. Гнить здесь все это время? Нет уж, спасибо.

— Так за что тебя так? — подал голос дед.

— Просто так.

— Эх, девочка, просто так здесь даже пыль не вытирают. Ну, рассказывай!

— Зачем? Мне и так нелегко. — Олиф желала одного: лечь и забыться, но ее, как назло, теребили глупыми, никому не нужными вопросами.

— А кому легко? Давай-давай, если не хочешь умереть тут, тебе придется разговаривать.

— А может, я хочу умереть?

— Нет, не хочешь. Говори уже!

Девушка фыркнула, и челюсть тут же пронзила острая боль.

— Я… кинулась с ножом на Ринслера. — Сказала и самой стало стыдно.

— Зачем? — присвистнул старик.

— Потому что дура. Рады теперь? — Олиф обиженно поджала губы, провела рукой по лбу, стирая кровь, и еще сильнее прижалась к холодной стене.

— Эх ты, глупая! Поумнее ничего придумать не смогла?

— Нет.

Сердце кольнула обида. Ей нужна была поддержка, хоть какая-нибудь. Любая. Просто увериться, что разбитый лоб и опухшая челюсть — это не напрасная жертва. А ее просто взяли и добили.

— И все это ради того, чтобы не ложиться с ним в постель?

— Не только. И вообще, я не обязана вам отвечать.

— Но отвечаешь.

— Да потому что… потому что…

— Ой, ладно-ладно, — пошел на попятую старик, видя ее жалкие попытки оправдать себя.

— Что ладно? Что ладно?! Легко вам говорить, сидя в камере! Не вы человека убили, не вас в пустыню кинули, лишив всего, всего, понимаете?! Не вас Песчаники схватили, не вас использовать пытались! Легко сказать «ладно», а вы представьте себя на моем месте!

— Что мне представлять? — улыбнулся снисходительной улыбкой дед. — Сама-то как думаешь, как я тут оказался, а?

— Не знаю. — Олиф приложилась щекой к холодной стене. Говорить было очень больно.

— Так же, как и ты. Правда, рядом со мной никого не было. В отличие от тебя.

— Со мной тоже… постойте, что? Вы что, видели нас? — Она хотела пояснить, что под «нас» имела ввиду ее и Лекса, но новоиспеченный сосед тут же прытко отозвался:

— А то! Я же тут давно сижу, я всех вижу! Тем более не заметить Лекстера просто невозможно!

— Вы его знаете? — подалась вперед девушка, в одно мгновенье забыв про боль.

— А кто его не знает? — Старик был немало позабавлен ее реакцией.

— А вы… вы его не видели больше?

— О, вот видишь, заговорила!

— Я не…

— Да не красней ты так! Не маленькие уже. К тому же, всем известно — хочешь разговорить девушку, начни говорить с ней о любви.

— О какой еще любви?! — Такого абсурда Олиф еще не слышала, и жутко смутилась, когда поняла, что воскликнула слишком громко.

— Видел я его несколько раз, но сюда его не приводят. Он, скорее всего, в самых нижних камерах.

— Почему?

— Что — почему?

— Почему в этих камерах никого нет, а его в нижние посадили? — Девушка искренне ничегошеньки не понимала.

— Да, было за что.

— В смысле? Он что-то сделал?

Старик хотел было ответить на ее вопрос, но вдруг замолчал, и спустя несколько секунд озабоченно воскликнул:

— Ой, сюда идут!

Он ловко просунул руки в отверстие, схватил камень, и вставил его обратно так, словно ничего и не было. Почти в этот же момент послышался скрежет открываемой двери. Олиф пару раз глубоко вздохнула, стараясь перевести дух. Вряд ли это к старому деду пришли.

Она не ошиблась. Перед ее камерой встал Ринслер. Позади него были еще пара воинов, но девушка не уделила им никакого внимания.

— Прохлаждаешься? — презрительно осведомился мужчина.

Она промолчала. Просто знала, что так безопаснее.

— Может, ты уже решила попросить прощения? Нет, скорее, молить о прощении?

Снова молчание.

— Язык проглотила? Неужели ты думала, что это сойдет тебе с рук, а? Дура.

Олиф позволила себе злобный взгляд. Если бы она думала, что это сойдет ей с рук — поступила по-другому.

— Молчишь. Правильно, молчи. Эй вы, — обратился он к свои помощникам, — передайте кухаркам, что на ближайшую трапезу будет одной тарелкой меньше.

Девушка презрительно фыркнула. Ее морили голодом, жаждой, солнцем, даже смертью. Какая-то глупая тарелка с кашей для нее ничего не значит.

Мужчина прекрасно расслышал этот звук и уже на выходе добавил:

— Хотя нет, две следующие трапезы.

Дверь хлопнула, оставляя после себя глубокое эхо, которое разнеслось по всему помещению.

Девушка прислонилась к стене, закрывая глаза. Подумаешь, каша.