Усмошвец заторопился, а вскоре через распахнутые настежь южные ворота выходили полки. А из ближних, восточных, покидала крепость дружина. На застоявшихся конях, ряд за рядом, блистая оружием, проезжали воины. Прогарцевал на тонконогом жеребце тысяцкий Роман. Из хором в накинутом поверх кольчуги синем плаще вышел Усмошвец.
— Коня мне и доспехи!
С теплом докатились до Новгорода слухи о туровском князе, которого Владимир держит в клети. Кто привез эту весть, неведомо, но Ярослав услышал ее от епископа Теофила.
Встревожился Ярослав: расправившись со Святополком, отец непременно возьмется за него. Теперь жди прихода киевских полков. Тем паче было известно, что еще в прошлом году Владимир велел воеводам стлать гати и наводить мосты. Но в то лето помешали печенеги. Теперь же ничто не предотвратит поход великого князя.
В тот день Ярослав сказал жене:
— Иринушка, тебе лучше перебыть это смутное время у твоего отца. Кто ведает, не придется ли и мне искать у него защиты….
Вскоре явился к Ярославу епископ и долго уговаривал его жить в мире с великим князем. На что Ярослав отвечал:
— Владыко, во мне ли зло? Я Новгороду служу, стану ли ему перечить? Да и устали новгородцы дань Киеву платить. Две тысячи гривен аль сумма малая, где брать ее?..
Не успел Ярослав грека Теофила проводить, как пришел воевода Добрыня и в коий раз принялся усовещать, не поднимать руку на великого князя. А коли у Ярослава память отказала, что Владимир Святославович его отец, так он, Добрыня, того еще не запамятовал.
Дрогнул было Ярослав и, может, послал бы в Киев посольство, не прознай о том тысяцкий. Подговорил Гюрята кончанских старост, а те уличанских созвать вече.
На Троицу, едва утренняя закончилась, как ударил вечевой колокол. Его подхватили на всех четырех концах новгородских кожаные била, и заспешил люд к детинцу на вечевую площадь.
Сходились, подстрекаемые своими старостами, возбужденные, готовые к кулачному бою. И едва Ярослав с Гюрятой и владыкой на помост поднялись поклоны на все четыре стороны отвесить, как вече взорвалось криками:
— Не дадим дани Киеву!
— Истощали!
Ярослав руки воздел, взывая к тишине, но его слушать не стали. На помост взобрался староста Неревского конца, рыжебородый, глазастый, шапку скинул, тряхнул кудрями:
— Ты, князь Ярослав, в нашу скотницу не лезь, гривнам своим мы сами счет ведем. Ты варягов зачем призвал? Чтоб Новгород стеречь, и им нашими гривнами платишь, так и стереги. А коли чего, мы те путь из Новгорода укажем!
Старосту Неревского конца люд поддержал, свистят, дерут горло:
— Аль мало мы Киеву платили?
— Не наши ли отцы Владимира на великое княжение подсаживали? Чать, Новгород того не запамятовал!
, Ярослав в толпу всматривался, ни одного доброго лица, все озлобленные, ревут:
— Не хотим мира с Киевом!
— Не дадим скудеть новгородской скотнице!
Епископ крест поднял, но вече не затихало.
— Не взывай, владыка, ино с престола сведем!
— Ты, поп, своей казной владей, а до нашей те дела нет!
Безнадежно махнул рукой епископ, а Ярослав на тысяцкого покосился. Но тот стоял невозмутимо.
— Не хотим князя Ярослава! — раздавались голоса. — Он Киеву намерился служить!
— Призовем иного посадника!
И вече забурлило, воспаляясь. Тут Гюрята понял, быть побоищу. К самому краю помоста подступил, гаркнул:
— Уймися, люд!
Тут и кончанские, и уличанские старосты зацыкали, и постепенно затих народ. И тысяцкий заговорил:
— Дани давать Киеву не будем, как и в прошлое лето, и князь Ярослав ли тому супротив?
— Не будем!
А Гюрята продолжал:
— Князю Ярославу мы ль не верим, он Новгороду служит, и коль чего, рази новгородцы не поддержат его?
Но вече прокричало недружно жидкими голосами:
— Поддержим!
Однако к вечеру того же дня пришедшие к Ярославу новгородские люди столпились в горнице, держатся надменно.
— Князь, — сказал рыжебородый глазастый староста Неревского конца Горислав, — нет у нас к тебе веры, а потому явились, чтобы указать путь из Нова Города.
На губах старосты ухмылка хмельная, а товарищи его головами качают, посмеиваются. Злость разобрала князя Ярослава, едва сдержался. Сказал с виду спокойно:
— Не стану перечить, люди именитые, и завтра покину город. Однако по доброму обычаю прошу в горницу, выпьем на прощание и оттрапезуем сообща.
Расселись незваные гости за стол, пьют, веселятся, а когда захмелели, вышел Ярослав из горницы, Глазами указал ярлу Эдмунду на дверь. Обнажив мечи, варяги ворвались в горницу, Ярослав даже криков не слышал. Когда к нему в опочивальную заглянул ярл, князь только и сказал:
— Уложите тела на повозки, развезите по домам…
На рассвете Ярослав с дружиной и варягами покинул Новгород и остановился за валами и крепостными сооружениями Старой Русы, а новгородцам отправил письмо. В нем князь писал, коли я вам неугоден, то поищите себе иного посадника.