Кровью омытые. Борис и Глеб

— Не ты един, сыне, заблудшийся, и иные в молодости так мыслят. Но Господь наделил человека молодостью, дабы она перешла в старость, а с ней прибыло и мудрости. И яз те говорю, мудрость тя одолевает. Ты мудр, великий князь, а мудрость — дар Божий.

— Я ли мудр, пресвитер? Когда был язычником, то имел много жен и наложниц. Крестившись, я обрел одну Анну, да и та оставила меня. Сегодня мне осталось вспоминать и молиться, чтобы молодость моих сыновей, рожденных от христианки, длилась долго.

— Все в руце Божьей.

— Спроси меня Господь, чего желаю, то ответил бы: Боже, верни мне молодые лета, дабы не старцем кончал я жизнь.

— Не гневи Бога, великий князь, как Господь указал, так по тому и быть.

— Не ропщу я, к слову сказано.

* * *

Тот день, когда великий князь выделил ему столец в Турове, Святополк хорошо запомнил. Случилось то вскорости после крещения Руси. В ту пору было ему столько же, сколько сейчас Глебу. На крещение согнали люд к Днепру со всего Киева. И еще послали дружинников по всем селам и деревенькам, а с гриднями отправились попы, которых привез Владимир из Херсонеса, и крестили народ на Почайне и Голубице, Лыбеди и по всем рекам, какие есть на Руси Киевской.

Святополк видел, как привезли гречанку Анну, а мать его и другие жены великого князя злословили. Больше всех негодовала Рогнеда. Ей было отчего, Владимир взял ее силой, пролив кровь ее отца и братьев.

Через сутки после появления гречанки на Горе приступили к строительству нового великолепного дворца. И был он раза в два больше прежних, а по красоте, по узорочью, по точености балясин, поддерживающих навес над Красным крыльцом и открытыми сенями вдоль хором, превосходил все, что видел Киев до этого. Здесь стали устраивать пиры, какие часто давал великий князь, увеселяя гречанку и дружину.

Не прошло и года, как Владимир собрал всех прежних жен и заявил: «Вы мне теперь не жены, ибо брал я вас язычником. Ноне у меня одна жена, Анна».

Взроптали жены, да великий князь на них прицыкнул:

— Сыновьям, рожденным вами, я дам стольцы, и сядут они по княжествам.

Владимир назвал города, где кому сидеть.

По тому, как Владимир наделял своих детей городами, Святополк засомневался в слухах, что великий князь ему не отец. Сколько раз выспрашивал о том у матери, но Аллогия отмалчивалась. А Владимир ко всем детям относился ровно, никого не выделял. Лишь потом в редкие наезды в Киев Святополк видел, с какой любовью относился великий князь к меньшим сыновьям…

Запомнилось Святополку, как поезд из телег и повозок со скарбом и челядью покидал Киев. Это он переезжал в Туров. В пути его сопровождала малая дружина, выделенная туровскому князю Владимиром. Со Святополком отправился воеводой Путша. Не хотел боярин, но не перечить же великому князю. С той поры Путша живет в Турове.

До Турова поезд Святополка добирался не один десяток дней, ехали медленно, делая долгие привалы. Приближаясь к Турову, увидел Святополк, места здесь глухие и смерды живут хуже, чем под Киевом. Отчего, он потом понял у крестьянина распашка земли дается с великим трудом. Зимой пока деревья и кустарники подсечет да выжжет, корневища выкорчует, и сеять пора. А тут еще урожай от зверя спасти.

Приезд князя смерды восприняли равнодушно.

— Нам все едино, кому дань платить, боярину ли, князю…

К Турову Святополк привыкал долго: и мал городок, и людом не богат, разве что на торговом пути стоит. В Киев тянуло, но потом пообвык.

В последние годы в Турове о киевском столе заговорили, и появилась надежда сесть великим князем. Мысль эту подогревали Путша и Онфим. А пуще всего Марыся. За ее спиной король ляхов. Болеслав корыстью обуян, и за его помощь Святополк должен отдать ему Червенские города.

Явился дворский Онфим, завел разговор о запасах зерна, клети скудеют, говорил он, а до сбора новой дани далеко.

— Ты, боярин, ужмись, а гридням скажи, пускай пояса затянут, им бы поесть сытно да поспать сладко.

— Оно то так, да мы и без того ужались.

— Совет какой дашь, Онфим?

Дворский поморщился:

— Отправим охочих гридней на лов. В лесу лося развелось и туры встречаются.

— Твоя правда, боярин.

Дворский уйти намерился, но князь остановил:

— Из Киева с думой неспокойной отъехал, Борис меня в злобствовании попрекнул, а может, и правду сказывал?

Онфим брови поднял:

— Слова великого князя Борис перепевает.

— Может, и так. Видит Бог, не хочу держать зла ни на Бориса, ни на Глеба. Нет веры братьям. А от Владимира правды хочу.

Повременив, сказал:

— Наряжу гонца в Краков, пусть Марыся ворочается.

Боярин потоптался, не решаясь спросить. Святополк не выдержал:

— Чего еще?

— Не таи, княже, обиды, что спрошу, не пора ли в Туровских хоромах Святополковичам шуметь?

Нахмурился Святополк:

— По больному ударил, Онфим. Я ль повинен?

— Ты прости, княже, не стоило мне речь о том заводить.