Кровью омытые. Борис и Глеб

Однажды перед самым утром проходил Георгий мимо зарослей и услышал, как защелкал, запел соловей. Остановился, слезу отер, давно не слышал он соловья. Лег за кустами, вдохнул полынный аромат степи. Намерился день переждать. Но каково же было его удивление, когда с восходом солнца увидел совсем рядом, в сотне шагов острожек, бревенчатый частокол, сторожевую вышку с маячным шаром и караульного.

— Эгей-гей! — заорал Георгий и побежал к острожку. А навстречу ему торопились ратники…

* * *

Недели отсыпался и отъедался Георгий в острожке у десятника Савелия. Подчас сам не верил в свое спасение, не но разу рассказывал о своих мытарствах, и ратники удивлялись:

— Везучий ты, парень!

А Савелий предложил:

— Оставайся с нами, отрок, ты удачливый, нам такие нужны.

Отказался Георгий, не мог он сказать Савелию, не мог признаться, что ждет его в Киеве девчонка, которой нет ему дороже…

Покинул Георгий острожек. Дал ему Савелий в дорогу хлеба и сала, напутствовал:

— Надумаешь, возвращайся. Жизнь наша хоть и тревожная, да веселая, печенег заснуть не дает.

И пошел Георгий не таясь. По своей земле шагал, по Киевской Руси…

Подходил к Киеву с юга, от Дикой степи, а от Чернигова в ту пору подъезжал к Киеву князь Борис с гриднями.

* * *

У боярыни Настены праздник, сын объявился. Блуд с ним едва поговорить успел, недовольство выказал, что валку погубил, а Георгий уже в бане попарился, приоделся и со двора подался.

Блуд с Настеной решили, что к князю Борису направился, тот намедни в Киев вернулся из Ростова, а Георгий на Подвальную улицу направился.

* * *

— Догадываешься, сын, зачем позвал я тебя из Ростова? — спросил Владимир, когда они с Борисом уединились в горнице.

— Нет, отец.

Откуда было знать Борису, какие мысли у великого князя. Догадывался, но точно ли?

— Хочу, сын, жизнь скоротать с тобой, на тебя в староста опереться.

— Те ли, отец, о старости речь вести? Душа у тебя молодая.

— Не люблю утешений. А душа старится позже тела.

Прошелся по горнице, положил руку Борису на плечо:

— Помни, в старости и убогий и именитый в поддержке нуждается. Этого от тебя жду.

— Ты — отец, и мне ли то забывать? Даже блудный сын возвращается к отцу своему. Не так ли в Библии записано?

— Хорошо, что понимаешь меня. И еще скажу, мятусь я, кому в Киеве сидеть. Давно знают бояре, тебя хочу оставить после себя.

— Прости, отец, от первых князей киевских повелось, соблюди старшинство.

Нахмурился Борис.

— Довольно, поживем — увидим. Я же пока в своем княжестве волен поступать по своему усмотрению.

Походил, помолчал, потом снова сказал:

— Решительности в тебе недостает, сын, а власть крепкой рукой берут. Я в твои лета это хорошо знал. А сегодня и новое в тебе увидел, совесть. По заповедям Божьим жить хочешь…

* * *

В тридцати верстах от Киева, выше по течению Днепра на его правом берегу городок Вышгород, любимое место бабки Владимира княгини Ольги. Здесь ее дворец, куда часто наведывался и отец Владимира, храбрый князь Святослав, возвращаясь в Киев из частых походов.

Город хоть и мал, однако на Руси славился своими мастеровыми. Здесь жили «древоделы» — строители боярских и княжеских хором. Уж коли они поставят терем, то всяк их работу определит. А еще целой слободой селились «градники». К этим на поклон даже князья не гнушались приезжать, потому как никто лучше их не знал, как возвести стены детинцев, чтоб были они с хитростями всякими и для врага загадочнее.

Вышгородские бояре кичились, и неспроста их на Руси «боярцами» именовали. Эти друг за дружку держались, и даже хоромы у них почти не отличались, ровно близнецы: о двух ярусах, на подклетях, не подслеповатые оконца слюдой на солнце поблескивают, а балясины крыльцовые точеностью удивляют. Постройки не чета берестовским, да и в Киеве не у всех бояр такие.

Боярцы вышгородские, наезжая в Киев, бахвалились:

— Мала деньга резана, да без нее гривна не гривна…

Приехав в Киев, Еловит заглянул к воеводе Блуду. Едва за стол уселись, как Блуд с известием:

— Бориска-то под отцовское крыло прикатил, не иначе места своего дожидается.

— Да уж по всему.

— Нам-то с того какой прок?

— От Бориски никакого не жди, а Святополк землицей наделит.

— Поторопился бы туровский князь.

— Уведомить его.

— Ныне у нас в Вышгороде Путша гостит.

Блуд ощерился.

— Известно!

— Ты, Еловит, Путше обо всем накажи.

— Да уж не забуду.

— Как бы Владимир не догадался бояр к присяге Бориске принудить.

— А что владыка?

— Митрополит служить станет тому, кто сядет на великое княжение.

* * *

В полночь заявился Блуд в опочивальную к Настене, сел на кровать:

— Помоги, боярыня, чоботы стащить.

— Спал бы ты, боярин, — недовольно проворчала Настена, — чего тебе от меня надобно, чать, не запамятовал, как в прошлый раз попусту старался.

— Видать, умчалось с годами мое умение.

— Поведай лучше, боярин Блуд, о чем вы с грибом-поганкой Еловитом шептались?

— Те то к чему? — насторожился Блуд.

— Любопытствую.

— Не в меру оно. За сыном доглядай, часто к Бориске похаживает.

— Чать, товарищи.

— Не дети.

— Чем тебе, Блуд, молодой княжич не угодил?

— Аль он девка, чтоб я его любил?

— Ты, боярин, и девки молодой не полюбишь.