Кровная месть

40

Длинное одноэтажное здание, отделанное серой декоративной штукатуркой; крытая автостоянка и подъездная дорожка, достаточно широкая, чтобы по ней проехали карета «скорой помощи» или небольшой грузовик. Открытые чугунные ворота меж двух столбов и асфальтированная парковка отделяют это здание от дорожной развязки, бесконечный поток машин движется мимо мрачного викторианского виадука и супермаркета «Сейнсбери». Возле одного из кирпичных столбов выцветшая табличка с безрадостной надписью: «Морг Брайтона и Хоува».

Дождь добавляет картине мрачных красок, но даже в самый солнечный день это место выглядит жутко.

Гленн Брэнсон никогда не боялся призраков, он считал, что бояться надо не мертвых, а живых. Обычно детектив-констебль вполне нормально реагировал на трупы, но сегодня на стальном столе в свете четырех мощных ламп дневного света лежал не обычный труп.

Возможно, при жизни Кора Берстридж и тосковала по ослепительному свету прожекторов, но эти яркие лампы, свисающие с высокого потолка на массивных цепях, оказывали ей плохую услугу. Пребывание в этом холодном помещении с его дренажными стоками и облицованными серой плиткой стенами, с ярко-красными крышками на розетках и раковинами из нержавеющей стали, со вспомогательными столами, на которых лежали различные хирургические инструменты и электрическая циркульная пила, само по себе было для нее слишком сильным унижением.

На другом вспомогательном столе были разложены документы, несколько бланков, включая и стандартную форму, которую Гленн заполнил в квартире Коры Берстридж.

Гленн чувствовал себя паршиво. Сглатывая комок в горле, он отчаянно пытался совладать с запахом, который был хуже вони из канализационного стока; желудок вел себя так, будто в нем взбалтывали цемент. Гленн старался смотреть куда угодно, только не на труп. Гример из похоронной конторы, веселая полная женщина лет сорока пяти, только что закончила набивать черепную коробку Коры Берстридж нарезанной бумагой, а теперь прилаживала на место срезанный затылок.

Он поморщился и посмотрел на помощника коронера Элеонору Уиллоу, приятную женщину лет тридцати пяти. Аккуратные черные волосы, элегантный серый костюм и жемчужные сережки. Она чуть заметно улыбнулась Гленну. Он посмотрел на два других – пустых – стола из нержавеющей стали.

На дальней стене висела доска наподобие школьной, разграфленная на колонки: «мозг», «легкие», «сердце», «печень», «почки», «селезенка». Перед доской располагалось несколько электронных весов. Патологоанатом Найджел Черч стоял, повернувшись к ним спиной, и озвучивал результаты вскрытия в диктофон, который держал облаченной в резиновую перчатку рукой.

– Петехиальное кровоизлияние в белки глаз, – говорил он. – Вполне характерное явление, сопровождающее удушье.

Гленн всегда считал, что Черч слишком красив для такой мрачной профессии. Сегодня патологоанатом походил на актера, исполняющего роль: моложавое лицо, рыжеватые кудрявые волосы, голубой хирургический костюм, из-под которого видны щеголеватые ботинки. При других обстоятельствах он мог бы стать прекрасным партнером для Коры Берстридж.

«Вот только, – мрачно подумал Гленн, – здесь не театр и не съемочная площадка». Он уважал доктора Черча, однако был разочарован тем, что помощница коронера не сочла необходимым вызвать специалиста из Министерства внутренних дел для проведения более детального вскрытия.

На улице шел дождь, и Гленн успел промокнуть, пока бежал из машины до здания морга. И вот теперь замерз в мокрой одежде, его била дрожь. Он пытался взбодриться, перебирая в уме фильмы Коры Берстридж. Вспоминал, как Кора швырнула пепельницей в неверного возлюбленного (его играл Стенли Бейкер) в картине «Она всегда носила алое». Видел ее за рулем «мерседеса» на скоростной трассе в Лос-Анджелесе: вот она перестраивается из ряда в ряд, смеется и страстно целует Питера Селлерса (фильм «Калифорнийская красавица»).

А теперь Кора Берстридж лежит в морге, на полированном стальном столе. Ей сделали разрез от шеи до паха, зафиксировали края раны, и ее желтые внутренности выпирали из брюшины. Большим треугольником, прежде закрывавшим ее грудину и передние ребра, прикрыли лобок – акт мрачной благопристойности. Ее груди, когда-то так соблазнительно выставленные напоказ в «Храме наслаждения», сейчас косо свисали по обе стороны стола, а кремового цвета комок, который недавно был ее мозгом, покоился на грудине.

Ее легендарные некогда ноги, теперь все в прожилках вен, вытянулись на столе. С большого пальца правой ноги свешивалась коричневая бирка, какие прикрепляют в моргах. Ее предплечья казались трогательно костлявыми, а плечи в складках, наоборот, мясистыми.

Гленн не мог заставить себя посмотреть на ее лицо. Страшно почерневшая и разложившаяся плоть в обрамлении прекрасных платиновых волос – этот контраст выглядел издевательством. Он возблагодарил судьбу за то, что самую, пожалуй, тяжелую часть процедуры – отпиливание затылочной части черепа и извлечение мозга – успели сделать до его прихода.