Кровная месть

   — В каком-то смысле да. Но без тоталитаризма, без догматизма, без подлецов в президиуме. Это развитие самых лучших идей, малышка. Ни социализм, ни капитализм, ни какой иной «изм» планету не спасет. Нужны новые идеи, объединяющие людей. Сейчас у нас в России идет рождение этих идей. Понимаешь, мы отказываемся определять за людей пути их развития, мы призываем их к инициативе, но не для одного только самовыражения, а для общего развития.

   — Все равно понять трудно, — сказала Нина. — Я что-то не вижу этих новых идей, если ты не имеешь в виду ваучеризацию.

Феликс Захарович усмехнулся.

   — Речь идет о прорастании, — сказал он. — Новые идеи еще в земле, еще солнце не пригрело. Они уже закалены морозами и готовы активно расти. Дайте время, и вы не узнаете этого мира.

Нина улыбнулась, покачав головой.

   — Ты мечтаешь, дед. Тебя ничему не научил опыт построения коммунизма. В конце концов в президиумах опять окажутся подлецы, только лозунги уже будут ваши, про счастливое органическое общество.

— Не будем спорить, — только и сказал он.

   На самом деле ему очень хотелось спорить, доказывать, убеждать, потому что его вера в светлое органическое будущее была безмерна. Конечно, он мог бы рассказать ей о проблемах западного общества, о том, как основы органического социума обсуждались на совместных совещаниях, о том уповании на успех в России новых идей, которое имеют люди, фактически управляющие миром. Нет, это не было очередной утопией, это был проект мирового масштаба.

   Но Нина, когда не занималась какой-нибудь очередной акцией, становилась обычной женщиной, милой, где-то даже обаятельной, заботливой, и растолковывать ей основы органического общества было немыслимо.

   Он вернулся домой и застал там Ваню Лихоносова, активно занятого работой на компьютере.

   — Это что значит? — спросил Феликс Захарович с подозрением.

   — Председатель срочно требует ключ к шестому параграфу двенадцатого раздела, — пояснил тот, ничуть не смутившись. — Я пытаюсь пробиться согласно твоим указаниям.

   — Он так и попросил, — поинтересовался Феликс Захарович, — чтобы ты искал ключ без меня?

— Нет, он этого не касался, — сказал Лихоносов. — Но я уже битых два часа сижу у тебя дома, а тебя все нет. Вот я и занялся попытками... Ты знаешь, я тут почерпнул кое-что и для себя.

   Феликс Захарович не удостоил его ответа, сел к компьютеру и занялся работой. Одной рукой он щелкал клавишами, другой водил мышью. Лихоносов наблюдал за ним с улыбкой.

   — А известно ли тебе, старче, — сказал он, — что в рядах федеральной прокуратуры не спешат признавать смерть твоего Бэби за действительную.

Феликс Захарович на него даже не глянул.

— В каком смысле? — спросил он холодно.

   — Сомневаются они, — сказал Лихоносов. — Вот если бы ты сам его опознал, то было бы дело, а так что!..

Феликс Захарович посмотрел на него озадаченно.

— Ты серьезно?

   — Ты же видел фотографии, — продолжал Лихоносов, — значит, можешь сказать, он это или нет.

   — Ты издеваешься, что ли? — рассердился Феликс Захарович. — Чушь какая-то...

   Он включил принтер, нажал кнопку печати, и вскоре оттуда выполз лист с текстом.

— Вот твой ключ, — сказал он, подавая лист Лихоносову. Тот посмотрел, пожал плечами.

   — Кто придумал эту ступенчатость? — недоумевал он. — Почему не довести проект до всех желающих, чтобы мы знали, что строим?

   — В свое время, — сказал Феликс Захарович. — Чего ты там наплел про Бэби? Кто в нем сомневается?

   — Следователь Турецкий. — Лихоносов уже хорошо знал фамилию. — Такой прыткий молодой человек. Я все думаю, а почему бы ему не попасть под машину, а?

   — Наши акции могут касаться лишь заведомо враждебных обществу персон, — возразил Феликс Захарович. — Чем он тебе насолил, этот следователь?

   — Плетет интриги против нашего человека в прокуратуре, — сказал Лихоносов. — Такой, знаешь, шустрый молодой человек. Из тех, что святее самого римского папы.

   — Ты понимаешь, что ты говоришь? — гневно повернулся к нему Феликс Захарович. — Ты вообще понимаешь, чем мы занимаемся?

Лихоносов улыбнулся и беззаботно покачал головой.

   — Не-а, не понимаю. Все мне пытаются объяснить, а я не понимаю. Мне кажется, этого никто не понимает.

   Феликс Захарович смотрел на него с некоторым изумлением, как на животное, которое вдруг заговорило. Он вполне допускал, что глубинную суть проекта постигают лишь немногие, но он никогда не думал, что кто-то по этому поводу испытывает переживания. Меньше всего он ждал этого от Вани Лихоносова, который прекрасно устроился в новой жизни.

   — Во всяком случае, в проекте категорически запрещены всякие выступления против органов власти, — наставительно произнес Феликс Захарович. — Психология нового общества строится на благоговейном уважении властных структур. Без этого немыслимо единство.

   — Ну это не ваше изобретение, — протянул в ответ Лихоносов.— Понятие божественного происхождения власти возникло еще у шумеров.

   — В проекте нет ничего нового, — улыбнулся Феликс Захарович.— Это свод положительного опыта человеческой истории.