Кровная родня

Тревисс был очарован; такой искренний и немного хулиганистый способ представлять дело развлекал его. Она ему нравилась, эта малышка мисс Лиззи, и он надеялся, что сможет избежать финальной схватки с ней. К дьяволу тщеславие и удовлетворенность сыщика! Пусть бедняга сохранит свои секреты в тайне, если таково было ее желание.

— И родственник объявился, — ввернул он.

— Фрукт с гнильцой — и я еще снисходительна. Мистер Хопкинс заявил, что отыскал паршивую овцу в семейном стаде, дезертира Континентальной армии, который сменил имя, но чьи предки были отдаленными родственниками тетушки Тельмы. Удаленными, но все же кровными. Мистер Хопкинс продемонстрировал свою новоорлеанскую находку, этого Шервуда, уверяя, что тот и был желаемым объектом.

Тревиссу все это было безумно интересно.

— На процессе вы не отрицали обоснованности такого утверждения. Или меня плохо информировали?

— Нет. Я не могла противопоставить этому ничего основательного, не могла ни на что опереться, кроме как на инстинкт. Я очень доверяю своему инстинкту, мистер Тревисс; для меня это амулет. С самого начала я предчувствовала столкновение между мистером Хопкинсом и этим Шервудом. Сейчас, конечно, все это лишено смысла. Он вернулся в свою неведомую берлогу.

— Похоже, миссис Чивертон не разделяла ваших сомнений.

— Я не очень в этом уверена. Кстати, я думаю, посещали ее сомнения или нет, но она бы не изменила своего мнения просто из дьявольского удовольствия трясти эту куклу у нас под носом.

— Но перед тем, как приступить к делу и изменить завещание в пользу куклы, она была убита.

Произнося эти слова, Тревисс думал о том, что Лиззи Фрейл была совершенно замечательной женщиной. Он ожидал найти ее подозрительной, недоверчивой, готовой защищаться любыми средствами, но она была совершенно иной. Он полагал, что она сделает ставку на его чувствительность, постарается вызвать в нем снисхождение или сострадание, получив в ответ лишь презрение; поступив по-другому, она завоевала его восхищение.

— Да, — вздохнула она. — И в этом, видите ли, заключена великая ирония судьбы, ее мрачно-комическая сторона.

— Вы хотите сказать о ее бесполезных предосторожностях, о невероятных мерах безопасности?

Мисс Фрейл кивнула.

— Она всегда была боязливой, как дитя. Боялась пустяков, даже собственной тени. Но после смерти дядюшки Чарлза ее страх и подозрительность стали попросту болезненными. Отсюда ее маниакальные заботы о безопасности. На всех дверях по два замка, внешний и внутренний. Жилец комнаты имел один ключ, второй хранился у Бенсона. Если бы там приключился пожар, думаю, мы заживо сгорели бы в своих кроватях. Надо сказать, что была налажена идеальная внутренняя связь по телефону. Если что-то случалось ночью, всегда можно было вызвать Бенсона. Каждый вечер в одиннадцать часов повторялась одна и та же церемония. Моя тетушка запиралась в своих апартаментах изнутри. Бенсон закрывал ее своим ключом снаружи. И оба замка были раздельными.

— Вы жили в апартаментах миссис Чивертон?

— Последний год. Если она в чем-то нуждалась, то могла в любой момент разбудить меня ночью. И хотелось бы сказать, что она не лишала себя этого удовольствия!

— Если не ошибаюсь, она занимала большую комнату, которая имела ванную и маленькую комнатку, служившую гардеробом, которая сообщалась с вашей спальней. И эти апартаменты были закрыты на ключ одновременно Бенсоном и миссис Чивертон в ночь, когда она умерла.

— Совершенно верно. Я была единственным человеком, который в эту ночь мог после одиннадцати часов иметь к ней доступ.

Она произнесла эти слова не без вызова, с бравадой, но с тайной радостью и, быть может, с хитринкой, словно мило подбрасывала ему «улику», дабы подвергнуть испытанию его дедуктивные способности.

— А теперь, попрошу вас, не могли бы вы рассказать, что произошло в то утро?

Она откинулась на спинку, чуть запрокинула голову, подставив лицо солнцу.

— В то утро я проснулась в привычный час, хотя нет, чуть позже обычного, ибо ежедневно меня будила тетушка Тельма. Она ужасно боялась ночи, темноты и всегда с облегчением встречала восход солнца. В то утро она меня не разбудила. Я немного полежала, чуть-чуть заинтригованная, чуть-чуть обеспокоенная, ожидая с минуты на минуту услышать ее плаксивый нетерпеливый голос, требующий моего присутствия. Однако молчание это показалось мне необычным, а после некоторого времени и устрашающим. Я вдруг решила позвать ее — голос мой прозвучал громко и с тревогой, меня вдруг охватили дурные предчувствия. Ответа не последовало. Я встала и пошла к ее спальне. На пороге остановилась и прислушалась, пытаясь убедить себя, что слышу ее дыхание. Тщетно, я ничего не слышала. Я приблизилась к кровати и наклонилась. Но по-прежнему ничего не слышала. Ни малейшего шума. Я коснулась ее рукой. Ее сердце не билось.

Она почти слово в слово повторила свои показания на суде, которые зрители выслушали, затаив дыхание, словно заколдованные.