Кровная связь

Машины моей матери нигде не видно. Она, скорее всего, отправилась в Билокси, чтобы навестить старшую сестру, которая сейчас проходит через все процедуры очередного горького развода. «Линкольна» моего дедушки тоже нет. В семьдесят семь лет дедушка Киркланд все еще сохраняет замечательную природную живость, но удар, случившийся с ним в прошлом году, положил конец его карьере автолюбителя. Не мудрствуя лукаво, он нанял водителя и вновь принялся за прежний образ жизни, который показался бы утомительным человеку вдвое моложе его. Нынче вечером дедушка может быть где угодно, но мне почему-то кажется, что он на острове. Он охотник-любитель, и остров ДеСалль, на котором водится много оленей, диких кабанов и даже медведей, стал для него вторым домом с тех самых пор, когда он вошел в нашу семью, женившись на бабушке пятьдесят лет назад.

Когда я выбираюсь из «ауди», жара окутывает меня, словно теплое одеяло. Ночной воздух наполняет стрекотание кузнечиков и кваканье лягушек, доносящееся из ближайшего речного залива, но эти звуки, пришедшие из детства, вызывают во мне смешанные чувства. Я смотрю на дальнюю часть поместья, и глаза мои выхватывают из темноты искривленное кизиловое деревце, растущее на краю розового сада, который отделяет наш дом от дома Пирли. От волнения у меня перехватывает горло. Под этим деревом расстался с жизнью мой отец, застреленный грабителем, с которым он схватился двадцать три года назад. Я не могу смотреть на кизиловое дерево и не вспоминать ту ночь… Сквозь дождь вспыхивают синие проблески огней полицейских машин. Мокрое, серое тело. Остекленевшие глаза смотрят в небо. Я много раз просила дедушку срубить это дерево, но он всегда отказывался, заявляя, что глупо уродовать красоту нашего знаменитого розового сада из одной только сентиментальности.

Сентиментальность…

После убийства отца я перестала разговаривать. Совсем. В буквальном смысле. За целый год я не проронила ни слова. Но умом восьмилетней девочки я непрестанно пыталась найти ответ на вопрос: что такого искал грабитель, что стоило бы жизни моего отца? Деньги? Фамильное серебро? Коллекцию ружей или картин дедушки? Все это были вполне возможные мотивы, вот только мы не обнаружили никакой пропажи. Повзрослев, я начала думать о том, что, может быть, незваный ночной гость пришел к моей матери. Ей тогда едва исполнилось тридцать, и она с легкостью могла привлечь внимание насильника. Но поскольку убийцу так и не поймали, эта теория так и осталась теорией, проверить ее было невозможно.

После того как случился первый приступ депрессии – мне тогда исполнилось пятнадцать, – в голове у меня поселился новый страх: может быть, никакого грабителя не было вовсе? Мой отец был застрелен из собственного ружья, и единственные отпечатки пальцев, обнаруженные на нем, принадлежали членам нашей семьи. Я не могла не думать о том, что отец – изнутри и снаружи обожженный войной, забыть которую он так и не смог, – решил свести счеты с жизнью. Быть может, несмотря на то что жена и дочь обожали его, он чувствовал, что нет другого выхода, кроме как покончить с этим существованием, выстрелив в себя. К тому времени я уже сама была на грани подобного поступка, так что понимала, что это вполне возможно. За прошедшие годы я подумывала о том, чтобы совершить это самой, и подумывала неоднократно. Но что-то всегда мешало мне смириться с мыслью о том, что отец покончил жизнь самоубийством. Вероятно, в глубине души я верила, что сила, которая не дала мне сорваться в те ужасные ночи, – его прощальный подарок, единственное наследство, которое он мне оставил.

Я ненавижу этот проклятый розовый сад, созданный по образу и подобию садов Мальмезона, за которыми ухаживала сама Жозефина. В нем собраны розы со всего мира, и он наполняет воздух такими ароматами, что туристы в восхищении закатывают глаза. Но для меня запах роз навсегда смешался с запахом смерти.

Я отворачиваюсь от сада и, повинуясь паранойе, порожденной долгими годами жизни в городе, выгружаю с заднего сиденья чемоданчики с оборудованием. И только на полпути к двери дома для слуг соображаю, что в Натчесе могла бы оставить вещи на заднем сиденье незапертого автомобиля на целый месяц и, вернувшись, найти их на прежнем месте.

Входная передняя дверь заперта. А ключа у меня нет. Обойдя здание кругом, я подхожу к окну своей старой спальни, опускаю чемоданчики на землю и поднимаю оконную раму. Спертый воздух, вырывающийся через приоткрытое окно, переносит меня на пятнадцать лет назад. Я поднимаю чемоданчики, переношу их через подоконник и опускаю на пол, потом перелезаю сама и пробираюсь в темноте к выключателю на стене. Это легкое путешествие, потому что моя спальня выглядит именно так, как выглядела в мае тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, когда я закончила среднюю школу.