Тетя Энн редко навещает Мальмезон. Ее бурная личная жизнь давно стала причиной того, что она отдалилась от дедушки и бабушки. И сейчас только моя мать пытается хоть как-то упорядочить ее существование, но эти усилия, по большей части, пропадают впустую. Когда Энн перевалило за двадцать, ей поставили диагноз «биполярное расстройство», и моя тетя – красавица и любимый ребенок в семье – стала притчей во языцех для местного высшего света, живым свидетельством того, что богатство не обязательно несет с собой счастье в личной жизни.
– Она приехала навестить маму? – спрашиваю я.
– Сейчас она с Гвен, но вообще-то приехала повидаться со мной.
– Что ей нужно?
Дедушка устало вздыхает.
– Что ей всегда нужно?
– Мама говорит, что новый муж Энн избивает ее.
Дедушка стискивает зубы, на лице его появляется жесткое выражение, и я чувствую, как в нем разгорается гнев человека, который привык судить остальных мужчин, руководствуясь собственными строгими принципами и правилами.
– Если она попросит у меня помощи в решении этой проблемы, я вмешаюсь.
Я хочу спросить, дал ли он Энн денег, как она просила, но не решаюсь. Скорее всего, он мне не ответит.
Дед снова смотрит на часы.
– Кэтрин, у меня назначена встреча с одним из членов Комиссии штата Миссисипи по азартным играм. Я должен поговорить с ним о нашем казино «Мэзон ДеСалль». Но я рассчитываю скоро вернуться.
Я вспоминаю макет, который он показывал мне в библиотеке и его планы о федеральной сертификации племени индейцев натчесов.
– А-а, да. Удачи.
На противоположной стороне парковочной площадки Билли Нил демонстративно подносит к лицу руку и показывает на часы. Дед машет рукой в знак того, что все понял, и пристально смотрит мне в глаза, как будто намереваясь внушить нечто очень важное. Глядя в его голубые гипнотические глаза, я в полной мере ощущаю мощь его харизмы. Оказывается, его мыслительные способности ничуть не пострадали.
– Кэтрин, – произносит он мрачным и торжественным голосом, – я хотел бы, чтобы ты отложила свои дела до моего возвращения с этой встречи. Я задержу тебя не более чем на час или около того.
– Почему?
Он берет меня за руку.
– Это очень деликатный вопрос. Личного характера. Он касается тебя.
– Меня? – Я чувствую, как начинает кружиться голова. – Тогда скажи мне об этом сейчас. Я собиралась позвонить в криминалистическую лабораторию и отдать необходимые распоряжения.
– Здесь неподходящее место для этого, дорогая. Мы поговорим у меня в кабинете.
– Тогда давай пойдем к тебе.
– Сейчас я не могу. У меня встреча.
Я в отчаянии качаю головой.
– Я устала бродить в темноте, дедушка. Если хочешь, чтобы я отложила свои дела, ты должен прямо сейчас сказать мне, в чем дело.
На какое-то мгновение глаза его вспыхивают сердитым огнем. Но вместо того чтобы отругать меня, он медленно обходит мою «ауди» и усаживается на сиденье для пассажира. Я опускаюсь рядом с ним на место водителя, но он не смотрит на меня, уставившись невидящим взглядом прямо перед собой, сквозь ветровое стекло.
– Послушай, – обращаюсь я к нему. – С того момента, как я обнаружила кровь в своей спальне – хотя правильнее будет сказать, задолго до этого, – у меня было чувство, что ты что-то утаиваешь от меня. Что-то о том, что произошло той ночью. Я уверена, ты думаешь, будто защищаешь меня, но я больше не ребенок. И уже давно. Так что, пожалуйста, расскажи мне наконец, в чем дело.
Он не сводит глаз с красного моря роз в саду.
– Дождь, – бормочет он. – Какими же мы были глупцами, когда думали, что сможем обманывать тебя всю жизнь! – из груди его вырывается тяжелый вздох. – Ты всегда отличалась чрезмерно развитой интуицией. Даже когда была совсем маленькой.
Руки и ноги у меня начинает трясти мелкая дрожь.
– Пожалуйста, побыстрее.
Дедушка вдруг резко поворачивается ко мне, и на лице у него выражение врача, который должен сообщить пациенту дурные известия.
– Дорогая, твой отец умер не там, где мы говорили.
Сердце у меня замирает, меня охватывает странное оцепенение.
– И где же он умер?
– Люк умер в твоей спальне.
– Как он умер?
– Посмотри на меня, Кэтрин. Посмотри на меня, и я расскажу тебе все, что знаю.
Я с трудом поворачиваюсь, смотрю в его испещренное морщинами лицо патриция, и дед негромким мягким голосом начинает свой рассказ: