Кровник

— Ладно. Входила она в дом, и звала с собой мужика. Уговаривала до тех пор, пока он не срывался с места и не исчезал в тайге. Или просто умирал после встреч с нею. Появления Синильги эвенки боятся до смерти. Проводят специальные обряды, чтобы она оставалась в своем мире, где ее стерегут черти. Очень хорошо просят. Но если надо — шаманы могут ее вызвать для помощи роду, когда приходят тяжелые времена.

Хрутт замолчал, подкидывая в печку дрова, которые нашлись здесь же под топчаном, уже высохшие до звонкости. Треснул сучок от жара, и я от неожиданности вздрогнул.

— А ты откуда знаешь эту легенду?

— Да ее здесь многие знают. Галсан знает, у него бабка из эвенков. Так что я в теме, понял?

— Все, ложимся спать. Завтра с утра пойдем без больших перерывов. Надоело плестись, — как-то разом очарование старинным мифом исчезло, и во мне снова заговорил Охотник.

Ночью внезапно похолодало. Я спал без термонакидки, не видя в ней нужды. Шаман так растопил печь, что полночи тяжело дышалось от жаркого воздуха, скопившегося в избушке. Маленькое оконце было заткнуто какой-то тряпкой, найденной на полу, такой же истлевшей, как и само строение. Кто здесь жил, когда последний раз человек приходил сюда? Мысли хаотично крутились в голове, и старался отогнать их, чтобы нормально выспаться, не будоража мозг лишней нагрузкой. Заснул, казалось, крепко, но пронзительный холод вынудил меня накинуть спасительное покрывало. Я взглянул на печь. Алые уголья еще не подернулись сизоватой пленкой, и от чугуна шел нестерпимый жар. В чем дело? Не могло же за ночь так резко похолодать?

Стояла мертвая тишина, и где-то за бревенчатой стеной мой чуткий слух уловил едва слышимее дыхание, словно крупный зверь стоял рядом с зимовьем и раздумывал, стоит ли попытаться проникнуть вовнутрь или уйти восвояси? Я осторожно встал с топчана, подошел к окошку, аккуратно вынул тряпку и прислушался. Да, возле нашего места ночлега явно кто-то ходил. Но ходил очень умело, словно плыл над землей, не касаясь ни травы, ни сухих веток. Холодом, конечно, тянуло, но обычным, приятным, когда разгоряченное тело требует свежести. А внутри температура упала до минусовой, я это кожей чувствовал.

Внезапно я заметил высокую фигуру в темной одежде, словно скользящей между деревьев, но не торопящуюся приближаться к избушке. Она медленно кружила вокруг нее и все время молчала. Легший на землю снег прекрасно оттенял пропорции незнакомца или незнакомки, позволяя мне рассмотреть ночного гостя. И тут какой-то тихий, нежный звук поплыл в ночной тишине. Фигура то появлялась, то исчезала, и только по звону можно было определить, где она находится.

Вытащив жердь из пазов, я решительно шагнул на улицу. В левой руке я держал меч, желая встретиться лицом к лицу с ночным гостем. Я уже говорил, что меня мало трогают местные мифы и предания, у меня нет иррационального страха перед неведомым. Конечно, признаюсь, что на Фольмапасе тоже существует культ мертвых, но он более практичен, что ли. Мертвые никому не мешают, они живут в своем мире, и не делают попыток вернуться к живым с благими ли намерениями или со злобой.

Я стал подозревать, что к нам пожаловала сама Синильга. Слишком тонка фигура в балахоне, неширокий шаг, семенящая походка. Так мужчины не ходят. Еще и атрибуты для колдовства: небольшой бубен, в который призрак постукивает при ходьбе, на голове маска из черепа какого-то животного, одежды обшиты хвостами пушных зверьков.

— Эй! — крикнул я, оглядываясь в поисках Синильги. — Подойди сюда!

Раздался смех, негромкий и совсем не пугающий. Морозным воздухом обдало затылок. Я резко развернулся. Синильга стояла в тридцати шагах от меня и смеялась. Потом сделала жест в сторону леса. Губы ее зашевелились, но я не понимал ни слова. Махнув мечом, решительно направился к призраку. Все было так необычно, и в то же время реально: тихий шелест клинка, скрип влажного снега под ногами и время, замедлившее свой бег. Подойдя к Синильге, которая и не думала исчезать, я увидел вместо лица, скрытого под капюшоном, темный овал. Пустота, угольная чернота. Клинок описал полукруг и обрушился на фигуру. Только вместо плоти меч прошил пустое место. Синильга смеялась за спиной. Я со злости плюнул в снег.

— Можешь сколько угодно насмехаться надо мной, но твоих чар я не боюсь, — негромко сказал я и ушел в избушку. Закрыл дверь за запор и завалился спать. И больше ничего меня не беспокоило.

Утром я пинками поднял дрыхнувшего Шамана, развязал его и погнал по лесу. Ночной снег начал таять, обнажая мокрую листву и хвою. Нависшие на кустах комья снега с тихим шелестом падали вниз, если их задевали неосторожным движением.

— Видел я ночью твою Синильгу, — почему-то я захотел рассказать хрутту о странной встрече, — приходила, кружилась вокруг заимки.

— И что она делала? — жадно спросил заложник.

— Да ничего особенного, — пожал я плечами, — слишком много смеялась, бегала вокруг заимки, звала в лес.

— В лес, говоришь? — хмыкнул Шаман. — Тогда тебе крупно не повезло, Высший. Очень крупно.

Лан Вэй