Кровник (пенталогия)

— Тебе какая разница? — досадливо воскликнул Гасан. — Ты что, всех врачей в Чечне знаешь?

— Всех не знаю, — не стал преувеличивать я. — Но вот этого, из Хаканского дурдома, лично застрелил. Пару лет назад. За некорректное поведение. Вот я и подумал, а как же вы можете меня к нему завезти, ежели он в расходе?

Тут может быть одно из двух: или я его некачественно пристрелил и он жив остался, или он давно разложился, а вы ведете речь совсем о другом Али. Если имеет место второй вариант, тогда я прошу прощения за то, что встрял в вашу беседу и вверг вас в сомнения. Ну а если все же присутствует первый вариант, я страшно огорчен, обычно я работаю качественно и рекламаций такого рода пока что не поступало.

Горцы озадаченно переглянулись. Гасан почесал затылок и растерянно пожал плечами. Хафиз покрутил головой и после минутного раздумья высказал предположение:

— А по-моему, все нормально. По-моему, у них артист такой есть, Шура. Песни поет. Противный, на мокрого ишака похож. А в Хакане я лет шесть назад работал пару недель, мы на нефтебазе компрессоры устанавливали. Действительно, дурдом там есть, и главврача звали Али. Но это давно было…

— Разве бывают такие имена? — усомнился Гасан. — Шура? Чтобы так человека называли? Нет, не может быть. Наверно, ты ослышался. Таких имен не бывает.

— У них все бывает, — Хафиз кивнул в мою сторону и пренебрежительно хмыкнул. — У них каждый третий ребенок рождается дебилом. Это не я придумал, это американские врачи такую статистику подсчитали. Каждый третий, ты только представь! Нация дебилов. А на их правительство посмотри, старые, больные все. Скоро у них нормальных совсем не останется.

— Ты имел в виду артиста? — поинтересовался Гасан, изучающе рассматривая меня. — Это имя такое, Шура?

— Точно, имел, — согласился я. — Есть такое имечко. Что поделать, если разные понятия у нас именуются одинаково. У нас, певун, у вас, орган госуправления. Но по сути, как мне кажется, они одинаковы. Клоуны…

— Ну, слава Аллаху! — облегченно пробормотал Гасан, не дослушав мою сентенцию и вновь проявляя заботу. — Ты давай приляг, отдохни немного. Тебе, наверно, тяжело сидеть. Береги себя, Иван, — ты нам нужен.

— Шутит, значит, — констатировал Хафиз после того, как Гасан оставил меня в покое и в очередной раз присел на корточки у машины. — Это хорошо, значит, не сдурел окончательно. Хотя знает, что приговорен. Настоящий воин, уважаю таких. Если меня русские в плен поймают и на расстрел поведут, я тоже буду так себя вести: шутить и прикалываться. И умру гордо, смеясь над ними! Пусть эти трусливые овцы видят, как гордо умирает горный волк!

— Чтоб тебя ишак за язык укусил! — сердито буркнул Гасан. — Зачем тебе в плен? Ты лучше ходи все время грустный, но живи. В нашем роду и без того каждый второй мужчина убит…

Некоторое время горцы молчали, наблюдая за супостатами. Порывы ветра настырно вторгались в уютную тишину салона через щель и заставляли меня зябко ежиться, но я не торопился нажимать на кнопку подъемника. И не воспользовался советом Гасана прилечь на сиденье. Драма, которая разыгрывалась снаружи, стоила того, чтобы на нее посмотреть, даже если ты заочно списан со счетов и пребываешь в роли стороннего наблюдателя. Списан так списан, чего теперь переживать?

Если верить седому Гасану, в расход меня выведут не ранее чем через месяц. Месяц. Целых тридцать дней. За это время я приду в себя, поправлюсь и чего-нибудь придумаю. Я много где сиживал в свое время и не по своей воле, и отовсюду, прошу заметить, рано или поздно уматывал.

А чем данный эпизод моей жизни хуже остальных? Ничем: опять я в руках врагов и вновь эти враги хотят меня в конечном итоге перевести на положение трупа. Ну и флаг им в руки, пусть дерзают. А пока есть вещи поинтереснее. В настоящий момент меня более всего занимает, каким образом обе стороны будут выпутываться из ситуации, в которую они совершенно добровольно себя загнали.

Итак, супостаты убираться восвояси не собирались. Водила изображал вялотекущую деятельность у поднятого капота «уазика», разноволосые кабинетные засели в салоне, не желая подавать признаков жизни, бойцы камуфляжные перемещались за машинами, постукивая себя по плечам, чтобы согреться, и халатно поглядывая в нашу сторону, пристально не следили за каждым движением, полагая, видимо, что абреки вряд ли первыми вломятся в агрессию.

Супостаты ждали. Ждали, когда горцы подбросят им шанс и добровольно совершат глупость. Сделка завершена, можно плотоядно потереть ладони и везти милого чеченскому сердцу киллера (вашего покорного слугу то бишь) домой.

Но для того, чтобы везти, сами понимаете, необходимо сесть в машину, без этого никак. А в машину нельзя. Машина, братская могила. Тут не нужно быть стратегом, чтобы мгновенно произвести элементарные расчеты и сделать вывод. Расстояние до супостатов немногим более двадцати метров. В настоящий момент абреки представляют собой отделение в обороне: четыре автомата и пулемет, рассредоточенные по фронту до пятидесяти метров.