Кровное дело шевалье

Монахи-кармелиты носили черно-белые одеяния, потому в народе их и прозвали полосатыми  [2]. Так же стали именовать и прилегающую к монастырю улицу Барре. При Людовике XIII монастырь был перенесен на холм Святой Женевьевы, но место, где он когда-то находился, так и осталось улицей Барре.

Жанна поспешила к маленькому, но крепкому и красивому домику, утопавшему в зелени прекрасного сада. Домик почему-то казался очень загадочным. Пардальян заметил, что Дама в трауре постучала и тотчас скрылась за дверью.

«Переговорю с ней на обратном пути, — подумал юноша, — я просто обязан это сделать!»

И он обосновался на углу.

Суровая служанка огромного роста впустила Жанну в дом и отвела на второй этаж, в большую, роскошно обставленную комнату.

Молодой человек и дама, которые сидели рядышком на оттоманке, посмотрели на Жанну.

— О, моя вышивка готова! — оживилась дама.

— Замечательно! А там есть те слова, которыми я просил вас ее украсить: — поинтересовался молодой человек.

— Разумеется, месье, — ответила Жанна.

— Какие слова? — с милой робостью спросила женщина.

— Сейчас узнаете! — воскликнул юноша, в радостном волнении потирая свои белые руки.

Ему было не больше двадцати, и одет он был, как состоятельный горожанин, в неброский костюм из дорогого тонкого сукна; однако на черном бархатном берете молодого человека сверкал великолепный бриллиант. Юноша был невысоким и, похоже, довольно хилым: изжелта-бледное лицо, высокий лоб, недобрые, прячущиеся от собеседника глаза, губы, вечно искривленные неприятной усмешкой. Правда, сейчас юноша улыбался ласково и открыто. Но постоянные конвульсивные подергивания рук и пальцев свидетельствовали о том, что молодого человека мучил какой-то душевный недуг. Порой юноша ни с того ни с сего начинал дико хохотать, а глаза его вспыхивали зловещим огнем, и от этого смеха у людей кровь стыла в жилах.

Женщине было года на три-четыре больше, чем ее гостю. На эту миловидную, трепетную блондинку вряд ли обратили бы внимание на приеме или на балу; незнакомые мужчины не замерли бы при ее появлении, как замирают они, завидев истинных красавиц. Все ее существо было проникнуто трогательной робостью. Но глаза женщины, обращенные к любимому, излучали почти материнскую ласку и доброту. Именно эти качества определяли ее характер, и сразу было видно, что ради возлюбленного она готова на все. Любовь составляет смысл существования таких женщин, во имя любви они, не задумываясь, пожертвуют жизнью.

— Так что же это за слова? — с очаровательным нетерпением воскликнула дама.

— Посмотрите, Мари! — и юноша расправил вышивку.

На полотне были изображены причудливые гирлянды цветов, окружавшие золотую надпись на голубом фоне: «Je charme tout» — «Пленяю все».

Дама, которую юноша называл Мари, взглянула на друга с немым вопросом в глазах. Молодой человек радостно рассмеялся.

— Вы еще не поняли, милая Мари?

— Нет, Карл, нет, мой дорогой…

— Это ваш новый девиз, Мари. Я сам его сочинил.

— О, мой любимый…

— Но выслушайте же меня! Мне хочется, чтобы все вещи в этом доме были украшены вашим девизом — серебряная посуда, мебель, словом, все-все! Я советовался с мэтром Ронсаром и даже Жаном Дора, великим знатоком древних языков. Но они не смогли придумать ничего подходящего. Тогда я взялся за дело сам, и вот что у меня получилось. Эти слова нашептала мне любовь…

— О, Карл! Вы дарите мне столько счастья!..

— Но, дорогая, позвольте мне закончить… Понимаете, что это за фраза? Ну догадайтесь же!

— О, я не знаю, друг мой!

— Это ваше имя! — не скрывая ликования, вскричал молодой человек. — «Je charme tout» — «Пленяю все». Это составлено из букв, которые образуют ваши имя и фамилию — Marie Touchet — Мари Туше. Убедитесь сами!

Мари поспешила к изящному секретеру, написала на клочке пергамента «Marie Touchet» и увидела, что фраза «Je charme tout» действительно представляет собой анаграмму ее имени. Раскрасневшись от счастья, женщина подбежала к своему другу. Тот нежно привлек ее к себе — и она замерла в его объятиях.

Безмолвная Жанна де Пьенн грустно любовалась этой трогательной идиллией.

«Они обожают друг друга! — думала бедная женщина. — О, счастливцы! А ведь я тоже могла быть счастливой…»

— Ах, дорогая моя Мари! — говорил тем временем молодой человек. — Я дни и ночи думаю только о любви, что связала нас неразрывными узами! Все мои помыслы лишь о тебе, бесценная моя! Дома, в Лувре, моя мать считает, что я поглощен борьбой с гугенотами, мой брат, герцог Анжуйский, полагает, что я вынашиваю планы его убийства, Гиз старается отгадать, как я собираюсь поступить с ним. А у меня в голове только ты и мое чувство к тебе, к тебе одной, ведь лишь ты одна меня действительно любишь. О, как подходит тебе твое имя! Воистину, Мари Туше способна пленять все!

Мари с упоением внимала признаниям своего друга. Забывшись, она перестала обращать внимание на Даму в трауре.

— О, сир, — прошептала она, — ваша любовь составляет счастье всей моей жизни!

— Бог мой! Сир! Король Франции! — еле слышно пролепетала потрясенная Жанна.