Кровное родство. Книга первая

Она упорно старалась думать только о приятных вещах, которых, к счастью, теперь стало гораздо больше в ее жизни, и закрывать глаза на все более отвратительное поведение Билли. Все это происходит только потому, что он опять слишком много пьет, говорила она себе, – гораздо больше, чем следовало бы.

Внучки, которым было восемь, семь и шесть лет, всегда чувствовали себя неуютно и беспокойно, когда от Папы Билли опять „так пахло": ведь это означало, что он опять будет грубо дразнить их, даже запугивать.

Едва заслышав тяжелые, неуверенные шаги Билли, поднимавшегося по лестнице, Аннабел и Миранда убегали куда-нибудь и прятались. Клер вела себя иначе. Может быть, именно потому, что, как старшая из сестер, она ни на минуту не забывала о своей обязанности опекать и защищать младших, ей чаще и попадало от Билли.

Но, конечно, Билли задавал ей трепку только тогда, когда их никто не видел: когда Элинор уезжала в Лондон переговорить с издателями или у няни был выходной. Клер, от природы склонная всех успокаивать и примирять, ни разу не обмолвилась о жестоком обращении с ней деда, да и не сумела бы она толком объяснить, на что именно жалуется. Ведь далеко не каждый ребенок способен пожаловаться на взрослого; к тому же из рассказов школьных товарищей Клер знала, что всем им временами достается больше или меньше, в зависимости от провинности, а иногда и просто так, что называется, под горячую руку.

И чтобы избежать неприятностей, Клер старалась просто реже встречаться с дедом. Вернувшись из школы, она первым делом задавала вопрос: „Папа Билли дома?" – и если ответ был утвердительным, тут же, невзирая на погоду, выпрашивала позволения пойти поиграть в саду или погулять в парке.

Бедная маленькая Клер!

Старшая из сестер, она была единственной из них, кто хранил хоть какие-то воспоминания о погибших родителях. Чувствуя себя потерянной, словно заблудившийся или случайно оставленный на вокзале ребенок, она спасалась от жестокости Билли единственным способом, доступным беззащитному маленькому существу: стараясь не думать о боли и обиде, Клер возлагала надежды на волшебство. Спрятавшись за кустами рододендрона, она собирала и перебирала разные травы, листья и ягоды, колдуя, чтобы Папа Билли умер.

Кроме того, ей помогали детские суеверия: если удастся досчитать до семидесяти пяти не переводя дыхания, если с самого утра надеть бриджи (сперва на правую ногу), если на вывеске возле остановки школьного автобуса окажется четное число букв – тогда „его" не окажется дома, когда она придет из школы. Иногда это срабатывало.

По мере того как Клер росла и начинала больше понимать, рос и ее страх. Учителя говорили, что она всегда „как натянутая струна". Элинор видела, что девочка, тан же как в свое время ее отец, становилась все более тихой, замкнутой и нервной. Элинор силилась воздерживаться от этих сравнений, потому что они, порождая у нее чувство вины, вызывали в ее памяти тяжелые воспоминания о том, как вел себя Билли – пьяный ли, трезвый ли, – когда их сын был еще ребенком. В результате Эдвард рос робким, неуверенным, и это продолжалось до тех пор, пока он сам не превзошел отца в росте и силе: тогда, в его присутствии, Билли стал воздерживаться от прежних выходок и издевательств.

В утешение Элинор старалась побольше думать об отношении Билли к Аннабел. Хорошенькая золотоволосая Аннабел была любимицей деда: она часто забиралась к нему на колени и обнимала его, прижимаясь шелковистой головкой к его плечу. Билли льстило ее невинное кокетство, и он отвечал на него щедростью. Так что, увидев улыбку на лице Папы Билли, девочка немедленно принималась выпрашивать то, чего ей хотелось, и знала, что отказа не будет. Хитрая маленькая Аннабел!

Изводить же младшую, Миранду, Билли считал ниже своего достоинства.

– С ней скучно, – говорил он. – Ни одной собственной мысли.

Умненькая маленькая Миранда!

К несчастью, скандальные выходки Билли уже не ограничивались семейными рамками. Он дал лондонским газетам несколько интервью такого свойства, что издатель Элинор вынужден был обратиться к ней и предупредить о возможных отрицательных последствиях подобных безрассудных действий. Ее читатели желали представлять ее себе романтическим созданием, творящим свои шедевры полулежа в шезлонге, в томном неглиже, с гусиным пером в одной руке и скрипучим пергаментом в другой, под нежные звуки Скарлатти, а вовсе не слабоумной марионеткой, неспособной написать и строчки без своего мужа, направляющего и вдохновляющего ее подобно Свенгали.[6] Ходили даже слухи (к несчастью, также с подачи Билли), что в последнее время он пишет за нее.

Узнав об этом от Стэнсфилда, Элинор была вне себя от возмущения:

– Но ведь этому, конечно, никто не верит, не правда ли? У вас же находятся все мои рукописи – это же мой почерк, моя рука!

– Найдется немало писак, которые с удовольствием тиснут эту скандальную историю, не потрудившись даже проверить, насколько она правдива, – ответил Стэнсфилд. – Газеты питаются сплетнями – чем больше сплетен, тем лучше они продаются.