Покалывая живот Элинор усиками, Билли пощекотал языком ее пупок и стал медленно продвигаться выше, пока она не почувствовала на своих губах его дыхание, смешанное с запахом ее собственного тела, – и это показалось ей особенно неприличным.
Губы Билли, легко касаясь, скользили по губам Элинор, по ее векам, щекам, ушам, подбородку и снова по губам; он ласкал языком ее шею, грудь, опускаясь все ниже. Так, дюйм за дюймом, его руки и губы изучали тело Элинор, не оставляя неоткрытой ни одной из его тайн. Постепенно, не давая себе воли и во всем следуя за Элинор, Билли вводил ее в новый, захватывающий, но пугающий мир.
Она чувствовала, как его пальцы мягко прикасаются к ее телу, исследуя все его самые скрытые, самые интимные изгибы. Наконец, его рука проникла между ее бедер; под золотистым треугольником волос его указательный палец отыскал нежную, крошечную, не больше горошины, выпуклость и начал несильно, но ритмично нажимать на нее.
Элинор медленно расслаблялась. Ее тело не могло более сопротивляться: оно словно таяло под рунами Билли, словно стало жить какой-то своей, независимой от мозга и не контролируемой им жизнью. Оно изогнулось как лук, и Элинор почувствовала, что душа ее уносится в головокружительную высь.
Задыхающаяся, обезумевшая, она открыла глаза. Над ней, в свете свечи, плыло, улыбаясь, торжествующее лицо Билли.
– Это только начало, – сказал он. – А теперь дайка посмотреть на тебя. – Он склонился над ее животом, и его пальцы вновь скользнули между ее бедер. – Раздвинь ноги, – прошептал он.
Элинор застыла от неожиданности – настолько противоречила эта просьба полученному ею строгому воспитанию.
– Пожалуйста, – настойчиво повторил Билли.
Ей не оставалось ничего другого, как подчиниться, сняв с себя всю моральную ответственность. В конце концов, разве Билли не муж ей и разве не давала она обещания любить, почитать и слушаться его во всем?
Робко, медленно, с ощущением собственной вины и тяжелым сердцем, чувствуя себя невыносимо беззащитной, Элинор раздвинула ноги.
Интерес Билли к изучаемому предмету со стороны выглядел странно-объективным, когда, прищурив глаза, он разглядывал – так же, как знаток разглядывает редкостную тепличную орхидею, – другой экзотический цветок, окруженный бледно-розовыми лепестками плоти и золотистым пушком, похожим на уютное птичье гнездо.
Осторожно раздвинув эти лепестки, он продолжил свое исследование, после чего, наклонив голову, принялся ласкать их языком и делал это до тех пор, пока тело Элинор не освободилось вновь от власти мозга и наслаждение не возобладало над стыдом.
Подняв голову, Билли взглянул на нее:
– Это не так уж плохо, не правда ли? – А руна его уже снова лежала между ее бедер.
К моменту, когда она достигла своей цели, Элинор опять дрожала от страха. Пальцы Билли, погрузившись в ее теплую, влажную плоть, осторожно ощупывали ее, пока средний палец не обнаружил маленького отверстия и не начал бережно, стараясь не причинять боли, расширять его, продвигаясь вперед. Когда он дошел до конца, Элинор слабо вскрикнула.
Когда Билли вошел в нее, вначале ее охватила паника. Но Билли, лежа неподвижно, стал успокаивать ее нежными поцелуями, и в конце концов она расслабилась.
– Вот так, – прошептал он, и его руки, слегка сжав ее бедра, начали плавно вращать их.
Мало-помалу ее тело подчинилось этому вращению.
В полном молчании Билли направлял каждое их движение, каждый извив их тел, сплетенных в медленном горизонтальном танце. В течение ночи они не раз перемещались с одного края постели на другой, то лежа почти неподвижно, то торопливо дыша, не в силах насытиться друг другом, и если взаимное желание их ненадолго угасало, то лишь для того, чтобы вспыхнуть с новой силой.
Временами он был сверху, наклоняясь над ней, как огромный торжествующий зверь над распростертой перед ним добычей.
Весь окружающий мир виделся ей теперь неясным и размытым, словно бы двухмерным. Объемными и реальными, как в фокусе, были лишь гнездо из смятых подушек и простыней и сильное мужское тело, проникающее в ее тело. Она не воспринимала ничего другого, кроме этого слияния плоти на этой слабо освещенной постели, пропитанной запахом их тел.
Временами он был снизу, и ее груди лежали в его ладонях или вздрагивали у его губ, когда она задыхалась от наслаждения, а его руки крепко сжимали ее бедра, вращая их. Он контролировал каждое ее движение, заставляя двигаться не так, как хотелось ей, а тан, как хотел он.
Поначалу она стыдливо пыталась прикрыть грудь скрещенными руками, но потом забыла обо всем, и ее руки взметывались вверх, когда она подпрыгивала, как дельфин на волнах, пока не склонялась в полном изнеможении на влажную от пота грудь Билли.
Наутро кое-где на ее теле были синяки, как пятна на переспелой груше, и эти отметины говорили о ее принадлежности Билли столь же ясно, как хозяйское клеймо на теле животного.
Она была одурманена, очарована, влюблена без памяти. Билли, подобно вспышке молнии, одновременно возбуждал, пугал и притягивал ее.