В ту самую минуту, когда Миранда перешла от полета вслепую по приборам к режиму визуальной ориентировки, линза снова начала беспокоить ее. „Бонанза" подлетала к шоссе. Высота теперь была сто футов… потом, по подсчетам Миранды, пятьдесят.
Однако из-за слезящегося глаза она ошиблась: до земли оставалось гораздо меньше, чем она полагала. Шоссе еще не кончилось, а „Бонанза" задела колесами шасси верхушку ограждения летного поля.
Почувствовав, что машина резко нырнула носом вниз, Миранда инстинктивно рванула рукоятку назад. „Бонанза" с искореженными шасси пронеслась, подпрыгивая, по летному полю, завалилась на левое крыло и прежде, чем остановиться, описала широкий полукруг.
Когда левое крыло, зацепив землю, согнулось, Миранду, которая не позаботилась пристегнуться достаточно туго ремнем к креслу, швырнуло вперед. Ее голова с размаху ударилась о приборную доску.
Суббота, 25 января 1969 года
Худенькая женщина в фиолетовом пальто запечатлела на щеке Адама прощальный поцелуй и отошла от столика.
Аннабел улыбнулась:
– Только не говори мне, что это одна из твоих клиенток. – И, наклонившись через стол, носовым платком стерла с его лица след от лиловой губной помады.
– Нет, она занимается закупками дамского белья для фирмы Харви Николса. Ты помнишь Джонни Брайера?
– Из „Ллойдс"? Твой приятель, который обанкротился?
– Да. Они с Норой уже собирались развестись, но после его тогдашнего нервного срыва она решила все-таки остаться с ним. – Адам поднялся из-за стола. – Мне пора: я не могу опаздывать.
– Ты слишком много работаешь, – озабоченно заметила Аннабел. – Что это за клиент, которому непременно нужно встретиться с тобой субботним вечером?
– Один важный тип из Японии, – ответил Адам, уже на ходу посылая ей воздушный поцелуй.
Аннабел смотрела, как он пробирается к выходу из ресторанного зала модного клуба „Аретуза", ненадолго задерживаясь почти у каждого столика, чтобы обменяться двумя-тремя фразами с людьми, сидевшими за ним в бледно-желтом кружке света, излучаемого стоящей в центре его лампой.
Когда Аннабел заказала себе еще чашечку кофе, к ее столику приблизилась мужская фигура.
– О, Роджер! Рада видеть тебя. Выпьешь кофе? Подошедший был ее старым – еще со времен ее дебютантского сезона – знакомым: по-прежнему высокий, он, однако, успел потерять былую стройность, а вместе с ней и значительную часть когда-то красивой светлой шевелюры. Одет он был так, как в те дни одевались едва ли не все люди, связанные с театром или кино: черная водолазка, облегающие джинсы и широкий кожаный, усеянный медными заклепками ремень, изначально являвшийся, казалось, частью конской сбруи.
– Я очень огорчился, узнав из газет об аварии, которую потерпела Миранда. Как она сейчас? – Присев за столик, Роджер снял свои тяжелые роговые очки.
– Поправляется, но медленно, – ответила Аннабел, сдерживая слезы. Она старалась не думать о Миранде.
– У меня остались самые лучшие воспоминания обо всех вас, – сказал Роджер. – Вы были такими милыми девушками, и с вами всегда было приятно проводить время.
– Это ты всегда был очень симпатичным. И леди Рашли тоже… то есть миссис Бромли.
– Я думаю, тетя Соня надеялась, что я женюсь на богатой наследнице. Но этого не произошло. Тогда я еще не понимал, что я не принадлежу к тому миру, хотя многие говорили мне об этом достаточно откровенно, – он как-то криво, жалко усмехнулся. – Тот, кто сейчас был с тобой… это не Адам Грант?
– Да, – Аннабел так и просияла при одном упоминании имени возлюбленного.
– Что общего может иметь одна из самых симпатичных мне девушек с таким человеком, как он? Знаю, что это не мое дело, но по старой дружбе прошу тебя: будь осторожна.
– В каком смысле, Роджер? Чего мне бояться?
– Возможно, ты не знаешь Адама настолько, насколько знаю его я, – тщательно подбирая слова, ответил Роджер. – Мы с ним вместе учились в школе, а каким человек был в школьные годы, таким он, как правило, остается и на всю жизнь. Он может сделаться режиссером или юристом, но под этим взрослым обличьем основные черты его характера не слишком-то меняются. Кстати, ты знала его мать?
– Да, хотя плохо ее помню. Она была дамой весьма строгой, держалась сугубо официально, так что сблизиться с ней было нелегко. От нее так и веяло холодом – как от герцогини Виндзорской.
– Да, суровая была женщина, – кивнул Роджер. – Это ведь она заправляла всем в семье. Ее отец был хозяином фирмы, и она ни на миг не давала никому забывать об этом. Я всегда думал: от нее ли унаследовал Адам свою бесстрастность и равнодушие или же ему пришлось самому выработать их в себе, чтобы защититься от ее холодности?
– Я никогда не замечала этого, – улыбнулась Аннабел.
– Но ведь ты не могла не заметить, что у Адама, как у Снежной королевы, ледяное сердце и что он просто не способен ни на какие чувства?
– А по-моему, и сам Адам просто замечательный, и сердце у него такое же! – с воодушевлением возразила Аннабел.