Кровные братья

В этот же вечер Лисицына жестоко избили. В общем-то, он ожидал чего-то подобного. Но особенно грустным и болезненным было то, что били его же собственные парни под руководством фиксастых ханинских корешей.

На следующий вечер повторилось то же самое. Было ясно, что Хан намерен «ломать» его до тех пор, пока не добьется полной покорности и унизительного подчинения.

Через пару дней, еще засветло, войдя во двор, Лисицын вновь увидел Хана, восседавшего на том же самом, по-видимому, чем-то приглянувшемся ему месте. Возвращаться назад было поздно. Ничего не оставалось, как, попытавшись сохранить хоть какое-то достоинство, пройти мимо и добраться до дома. Но… Не получилось.

— Здравствуй, Олежек! Как поживаешь? Как самочувствие? Я слышал, ты немного прихварываешь? Сочувствую. Очень жаль!

И в это время откуда-то из-за спины Ханина прозвучал сдержанный, спокойный и уверенный голос:

— Здорово, Колян. Вернулся, что ли? Хан прореагировал очень профессионально:

секундная пауза, потом резкий, пружинистый разворот всем корпусом, подобранное и напряженное тело, готовое и к отражению внезапного нападения, и к встречной агрессии. И, лишь увидев воочию своего собеседника, Коля Ханин позволил себе несколько расслабиться.

— Толик! Рад тебя видеть. Как дела?

— Нормально, Хан!

Анатолий Орликов считался в кругу дворовых сверстников своего рода «белой вороной». Будучи примерно на два-три года старше Лисицына, приблизительно одного года рождения с Ханом, он никогда не примыкал ни к какой из дворовых группировок: ни к старшим, ни к младшим. Парень высокого роста и могучего сложения, к тому же несколько лет серьезно занимающийся боксом, он, казалось бы, самой природой был предназначен для лидерства и верховодства в подростковой среде, где физическая сила и умение мастерски «врезать» по морде ценились необыкновенно высоко. Но Толю Орликова все эти дешевые штучки совершенно не интересовали, и он упорно придерживался отстраненного и независимого нейтралитета. Случилось так, что несколько лет назад Хан счел необходимым «наехать» на Орликова, и… могучий и неукротимый Хан покинул поле боя, размазывая по щекам кровавые сопли. Естественно, на следующий день возвращения Орликова с тренировки ожидала уже целая «бригада».

Но и ее постигло полное фиаско. Кто-то лишился пары зубов, кому-то вправляли вывихнутую челюсть. А еще через день Толю Орликова, которого на этот раз ожидала уже целая «армия», провожали домой несколько серьезных ребят из его спортобщества. И когда Вася Гуров, семнадцатилетний мужичина за два метра и за сто двадцать килограммов, зажав двумя пальцами нос несчастного Коляши и ритмично крутя его голову справа-налево, слева-направо, прочитал краткую лекцию на тему, что, мол, «не дай бог, еще когда-то что-то будет предпринято против Толика», то и Ханин, и вся его шпана будут просто размазаны по асфальту, Хан понял, что это не шуточки, что он нарвался на парней не его уровня. Орликов — непобежденный и непокоренный — навсегда был оставлен в покое.

И вот — по прошествии нескольких лет — встреча «на высшем уровне».

— Чем занимаешься?

— Учусь, естественно.

— А спортивные достижения?

— Так. Потихоньку.

— Прямо уж потихоньку?

— Ну постараюсь в ближайшие месяцы вытянуть наконец на «мастера».

— Ни фига себе!

— Да ничего особенного. Я мог бы сделать это и раньше. Но весь последний год чертовски не везло. Бесконечные травмы.

Что значило в молодежной среде обладание массивным, внушительным значком «Мастер спорта СССР», трудно передать словами. А уж человек, добившийся мастерского звания в боксе, и вообще становился непререкаемым авторитетом. Конечно же Толя Орликов немного «передергивал». Хотя он и выступал уже по первому «взрослому» разряду, до «мастера» ему еще надо было тянуть и тянуть. Но такому типу, как Хан, невредно было и подпустить немного пыли в глаза.

— Слушай, Ханин, ты, я слышал, как-то нехорошо отмечаешь свое возвращение.

— Не может быть! А что случилось?

— Да вот, говорят, мальчишек обижаешь…

— Что за ерунда! Ну, может, повздорили разок-другой…

— Так вот, хочу предупредить, чтобы ты этого пацана — Лисицына — раз и навсегда оставил в покое.

— Вон даже как! А ты, Толечка, не слишком ли много на себя берешь?

— Не слишком. И ты это прекрасно знаешь.

— Ну поживем — увидим.

— Не беспокойся. Обязательно увидим. Пошли, Лисицын.