Кровные братья

Пройдя в ванную, Дина Леонардовна переоблачилась в очень красивый, розовый с золотом, пеньюар, предварительно избавившись от всего лишнего. Целование рук стало уже таким страстным, что со всей очевидностью вырисовывалась следующая стадия общения: заваливание на ковер — роскошный, пушистый и в принципе вполне пригодный для сексуальных игр, — лихорадочное сдирание лифчика и трусиков с неизбежной их порчей — а белье Дина покупала только в самых дорогих магазинах, выбирала очень тщательно и не видела необходимости портить его в случайных, второстепенных приключениях, — ну и всяких прочих глупостей, типа распутывания завязавшихся какими-то дурацкими узлами колготок, отрывания «с мясом» брошек, подвернувшихся каблуков…

Слава богу, она серьезная, солидная, состоятельная женщина с немалым жизненным опытом.

— Слава, пройдите сюда, пожалуйста. — Это уже из спальни. Мальчуган вошел и… онемел. А теперь двумя пальчиками покрывало с кровати, изящным движением единственную кнопочку на пеньюаре. «Ну что ты стоишь как истукан? Поехали!»

И… поехали. Нет, даже не поехали, а полетели…

Парнишка, несмотря на свои юные годы, оказался весьма опытным, умелым и изобретательным любовником. И — вот она, юная, ненасытная страстность — абсолютно, безгранично неутомимым. Что называется, и раз, и два, и пять, и сладостные судороги становятся почти что болезненными, и все равно нет никаких сил добровольно прервать эту безумную вакханалию, а он, гибкий, подвижный, ласкающий и покоряющий, кажется до бесконечности готов крутить свои бесконечные кульбиты…

— Слава, кофе я заварила. Времени у меня — в обрез. Так что поторопись, пожалуйста.

Некоторое недоумение на лице. Вероятно, после ночных слабостей он ожидал более теплого и нежного утреннего приветствия. Но моментально все понял и быстро взял себя в руки. Это хорошо. Значит, подойдет для работы. Молодых, начинающих работников Дина практически всех пропускала через свою спальню: и некоторое развлечение, и разнообразие, и своего рода тест на совместимость, — тех, которые после ночи утех рассчитывали на продолжение каких-то особых отношений, Дина изгоняла безжалостно. Продолжение могло и последовать, но любая инициатива в этом направлении могла исходить лишь от нее и зависеть исключительно от ее намерений и желаний. Славик определенно имел в будущем неплохие шансы.

Так что Вишневский — старая гнида — был абсолютно прав. Сегодня у нее в голове действительно кружатся некоторые образы, весьма далекие от их текущих дел.

— Ну вот так уже значительно лучше. Такая улыбка-воспоминание о чем-то невероятно сладостном вам необыкновенно идет.

«Снова эта перезрелая сволочь!»

— И все-таки ты сука, Вишневский!

— Ну вот опять! И это при наших-то нежных, интимных и неформальных отношениях!.. А вообще-то знаете что, Дина Леонардовна? Я не расположен тратить свое время на то, чтобы выслушивать гадости от зарвавшейся вороватой и блядовитой бабенки. Желаете говорить о делах — всегда пожалуйста. Намерены сквернословить, оскорблять и молотить глупости — воля ваша. Только без меня.

С какой бы радостью Диночка Леонардовна Тимашевская вонзила свои ухоженные, остро отточенные, с замысловатыми абстрактными кружочками-точечками-полосками ноготки в мерзко-глумливую, самодовольную и самоуверенную улыбку Ростислава Львовича Вишневского. Вонзить и резко провести сверху вниз. А потом еще раз, теперь уже слева направо, так, чтобы его лоснящуюся физиономию можно было бы использовать для игры в кровавые крестики-нолики. Ох как бы это было сладостно! Но, к сожалению, этот мерзавец был прав — его потрясающая сила и заключалась именно в том, что, практически во всех спорных, заковыристых и неоднозначных ситуациях он почти всегда оказывался правым, — их действительно объединяли, разумеется, не нежные, не интимные, но вполне даже неформальные отношения особенного свойства.

«Я — девочка из интеллигентной, вполне благополучной и достаточно обеспеченной семьи!» — именно так любила себя характеризовать Диночка Тимашевская. И это было истинной правдой.

Давно канули в Лету те времена, когда ее папа, Леонард Витольдович Тимашевский, абсолютно обрусевший польский еврей, — заканчивая юридический факультет университета, мечтал о яркой и громкой адвокатской карьере. Практическая жизнь оказалась куда суше, скучнее и примитивнее мечтаний о фантастической славе господина Плевако и иже с ним.