Кровные братья

…Разумеется, мама не возражала против визита к Гере Райцеру. О семье доктора она была наслышана — вероятно, со слов все той же вездесущей и общительной Аглаи Степановны — как о людях достойных и интеллигентных. «Только не очень долго, Юрок, хорошо? Не надо надоедать людям».

И на следующий день Юра — скрипку с собой он все-таки не взял — в растерянности топтался возле большой, фигурно обитой черным дерматином двери, на которой красовалась блестящая табличка «Профессор В. Н. Райцер, отоларинголог, фониатр». Проблема заключалась в том, что звонок находился на недосягаемой высоте, а на мягкой двери не было ничего подходящего, по чему можно было бы постучать.

Внезапно дверь распахнулась.

— Что же ты не заходишь? — Герина мама приветливо улыбалась. — Ах да, звонок… Все время забываю заказать еще одну кнопочку, пониже. А я видела тебя в окно, вроде бы вошел в наш подъезд, а потом тебя нет и нет. Ну, думаю, неужели такой сообразительный мальчик мог заблудиться? Проходи, пожалуйста!

Так Юра Владимирский впервые вошел в дом, который на долгие годы стал ему близким и родным.

И чем только они не занимались в этот первый день многолетней дружбы: играли на Гериной скрипке и в шахматы, устроили настоящее сражение игрушечными солдатиками и пили чай с вкуснейшими пирожками с картошкой… Взаимная симпатия возникла с первых же минут, и конечно же мальчишки интуитивно почувствовали, что нарушить эту возникшую близость обсуждением каких-то там фальшивых нот — глупо и неуместно. Куда важнее то, что им было хорошо и интересно вместе.

Расстались лишь тогда, когда уже по-серьезному начали сгущаться сумерки, и расстались, договорившись обязательно встретиться завтра. С тех пор это вошло в систему: при каждом удобном случае — сразу же к Герке. Мамы не возражали. Выставлялось лишь одно условие: предварительно необходимо было отзаниматься на скрипке положенные часы.

Семья Райцер была хорошо известна в московских театрально-музыкальных кругах. Этому способствовало и место службы Евгении Георгиевны — концертмейстера вторых скрипок в Музыкальном театре, — и, главным образом, огромная профессиональная популярность Виктора Наумовича, считавшегося в своей области крупнейшим специалистом. Знаменитые артисты, певцы, все, чья профессиональная деятельность была связана с голосом, буквально боготворили Виктора Наумовича. «Райцер поможет». «Райцер выручит». «Райцер…» Случалось, что и партийные функционеры — из тех, что рангом пониже, но кому все-таки приходилось зачитывать длиннющие доклады, — обращались к помощи профессора Райцера. (Высший партийный эшелон дикция, постановка голоса и членораздельность произносимых текстов, естественно, не волновали: что и как они там набормочут — не их проблема: ко всему прислушаются, поймут, примут к исполнению.)

Вполне понятно, что такая широкая известность предполагала могущественных покровителей. И они у Виктора Наумовича были. Лишь легким холодком повеяло на профессора Райцера во время пресловутого дела о «врачах-отравителях». Подуло и тут же было отведено в сторону вмешательством влиятельного и не побоявшегося за свою репутацию значительного лица. Вполне реальными для профессора были и определенные житейские блага, недоступные простым смертным. Так, Виктор Наумович вместе со своим соседом, профессором-эндокринологом Суровцевым, сумели добиться разрешения на кардинальную перестройку семикомнатной коммуналки — вещь совершенно немыслимая в те годы, — в результате чего каждый из них получил по изолированной квартире. Да и материальное положение семьи было уверенным и стабильным. Достаточно сказать, что профессор Райцер, покатавшись несколько лет на «Победе», одним из первых пересел на только-только начавшую появляться «Волгу», достававшуюся, особенно на первых порах, ну уж самым-самым избранным из избранных.

У Геры была очень маленькая, но своя собственная комната. И, что невероятно удивляло Юру, Герина мама, если дверь в комнату была закрыта, перед тем как открыть ее, обязательно стучала. Впрочем, удивительных для Юры вещей в этой семье было немало.

Прежде всего, Геру по-настоящему звали вовсе не Гера, а Геральд. «Меня назвали в честь дедушки, маминого папы. Он умер за несколько месяцев до моего рождения. Он тоже был скрипач и учился у самого Леопольда Ауэра». — «А почему тогда твою маму зовут Евгения Георгиевна?» — «А она вовсе не Георгиевна, а Геральдовна. Но это очень трудно произносить. Вот мама и придумала себе что-то похожее, но попроще. А папин дедушка вообще был раввином в Вильнюсе». — «А кто такой раввин?» — «Ну это священник, только у евреев». — «А кто такие евреи?» — «Народ такой. Как русские или украинцы». — «А ты тоже еврей?» — «Я — нет. Я русский. У меня и папа и мама — русские. Вот папа у дедушки был еврей, а мама — датчанка. А ты?» — «Что я?» — «А ты кто?» — «Не знаю. Русский, наверное». — «А дедушка Геральд был вообще норвежец. А мамина мама — литовка. Здорово, правда?» — «Здорово!»