Кровные цепи

Гроб с телом Анжелы ее отец нес вместе с какими-то незнакомыми мне мужиками: скорее всего, с нанятыми в мемориальной компании. Родственников, как я знал, у моей Снегурочки было немного: дед с бабкой в какой-то богом забытой деревне да тетка, давным-давно вышедшая замуж за офицера и скитающаяся с ним по всей стране, терпящая побои, измены и беспробудное пьянство вояки.

На похороны племянницы тетка, похоже, не приехала, а вот дед с бабкой, несмотря на дряхлость, прибыли: шли, тяжело ступая, в самом конце процессии. Хотя процессия – это было слишком сильно сказано. Непосредственно за гробом шла школьная подруга Анжелы (кажется, Маша) и Таисия Николаевна, грубо тянущая за собой девчушку лет шести-семи. Малышка упиралась, пыталась вырваться. Таисия Николаевна нервно дергала кроху за руку и что-то ей шипела, от чего та начала вырываться еще сильнее и буквально забилась в историке. Мне даже жаль стало девчушку, захотелось ее защитить.

Я открыл форточку, чтобы расслышать разговор.

– Будешь плохо себя вести – кончишь, как мать. Положат тебя в гроб и закопают. И обглодают твои косточки голодные крысы, – шипела ребенку Таисия Николаевна.

Я догадался, что рыдающая девочка – дочка Анжелы. Это я следил за тем, чтобы моя юная любовница предохранялась, так как был взрослым. А после меня она почти наверняка с ровесниками кувыркалась, а в этом возрасте гормоны крышу так рвут, что не до контрацепции. А если она к этому времени уже и ширялась… тут уж без вариантов. Это чудо еще, что только один ребенок у нее, а не пятеро.

– Таисия Николаевна! – не выдержав, крикнул я в окно. – Не запугивайте дитя, девочке и так уже по жизни досталось. Ребенок ни в чем не виноват.

Мать Анжелы уставилась на меня пустыми глазами: смотрела, точно сквозь меня. Но почти сразу ее взгляд приобрел осмысленное и весьма злобное выражение.

– Явился, ирод, на плоды своего труда посмотреть! – вскричала она, воздев руки к небу и даже отпустив ради этого театрального жеста руку девочки. – Да чтоб ты в аду горел и на Земле мучился! – послала мне проклятье.

Оправдываться и спорить с нею я не стал – молча закрыл окно.

– Зачем ты встрял? Обещал же не показываться! – упрекнула меня мать. – Предупреждала ж я тебя: добром эта история не кончится.

– Да не паникуй ты! – махнул рукой. – У Дениса Степановича руки заняты – не мог он меня застрелить. Разве что гроб бросил бы! И вообще, как ты себе это представляешь: жить по соседству, а на глаза не попадаться? Не буду же я от Морозовых две недели прятаться!

Мама отвернулась и завыла тихонько, плача.

– Ну, что еще? – Я даже растерялся: не ожидал, что она по соседке убиваться станет. – Ты-то с чего Анжелу оплакивать вздумала? Ладно б я с горя завыл…

– Мне не столько Анжелу, сколько Снежану жалко, – вытирая передником слезы, повернулась ко мне мать. – Не дадут Морозовы житья внучке, невзлюбили они ее, как неродную. А все из-за тебя. Говорила ж тебе: не тронь Анжелку, малая она еще! – мама снова всхлипнула.

– Да я-то тут при чем?! – занервничал я, еще не понимая суть претензий.

– А тебе Снежаночка никого, случайно, не напомнила?! – с намеком процедила мама.

– Девочка, которую Таисия Николаевна за руку волокла и крысами пугала? – уточнил я. – Так она закутанная вся была, я ее толком-то и не разглядел.

– А у меня фотокарточка ее есть, – с ехидством в голосе сообщила мама, как будто хотела меня на чем-то подловить. Порывшись в комоде, достала и открыла на последней странице альбом: – Вот, любуйся, выкрала для тебя!

На снимке была запечатлена светловолосая девочка со вздернутым носиком, счастливо улыбающаяся пухлыми губками. Глаза у нее были мамины – Анжелины: такие же синие и широко распахнутые, как будто удивляющиеся небу, солнцу и вообще всему миру. Но овал лица у девочки был не таким нежным, как у моей Снегурочки, а скорее трапециевидным, из-за чего она не была так же сильно похожа на ангелочка, как ее мама. Девочка была снята на качелях. Одной рукой она держалась за грубую цепь, на которую были подвешена доска, другой прижимала к груди страшноватую деревянную игрушку, похожую на Щелкунчика.

– Вылитая Анжела, – согласился я, разглядывая фотографию.

– А больше ни с чем сходства не замечаешь? – раздраженно спросила мама.

– Ты намекаешь, что девочка похожа на меня? – Кажется, я стал догадываться, к чему она клонит.

– А на кого же еще? Подбородок твой, и лоб, и брови, и родинка на скуле! – мама начала перечислять «улики».

– Сколько ей лет? – спросил я, хоть и не сомневался: сроки мама раньше меня подсчитала.

– Шесть, осенью семь будет. Октябрьская она, как раз под Покров родилась. Вроде, и знак хороший, а видишь, как все обернулось… – Мама снова завыла, уткнувшись лицом в фартук.

Да уж… – Я опустился на стул, точно сломленный нежданно свалившимся на мои плечи грузом.