Кровные узы

Он вынул из чемодана бумаги. Разложив их на столе, погрузился в чтение. В документах говорилось о большой семье Афанасия Ивановича. У купца, помимо супруги, было две дочери – близняшки и два старших сына. Также в имении проживала сестра Звягинцева, овдовевшая много лет назад и теперь находившаяся на иждивении у брата. Дела купец вел исправно, а со стороны государственных служб к нему не было никаких нареканий. Но вот череда несчастий заставила пошатнуться размеренную жизнь и к чему все это привело, теперь предстояло выяснить Нестерову.

– Вы хотите в имение попасть?

Борис поднял голову, увидев перед собой мужика лет сорока, в поношенной крестьянской одежде и с весьма захмелевшими глазами.

– Завтра с утра выезжаем, постарайся быть трезвым к утру, – ответил Борис, вернувшись к бумагам.

– Так я и не поеду.

Борис вновь посмотрел на мужчину только уже суровым взглядом.

– Так какого черта ты тогда ко мне подошел?

– Чтобы рассказать, как добраться до имения. Если хотите, я кучеру вашему все растолкую.

Нестеров несколько секунд помолчал, прикинув, что к чему, затем махнул рукой.

– Ступай, он в конюшне.

Крестьянин отошел всего на несколько шагов в сторону, а затем, вернувшись, поинтересовался, тыкая пальцем в бумаги:

– А к чему вам это?

Нестеров, уже испытывая раздражение, сжал кулаки и испепеляющим взглядом стал сверлить своего собеседника. Еще никогда ему не доводилось встречать такого наглеца. Находись они сейчас в столице, этот мужик уже давно бы получил по шее.

– Да вы не сердитесь, барин, я не со зла. Я ведь там работал у Афанасия Ивановича. Золотой мужик был.

– Почему был? – поинтересовался Борис, неожиданно испытав к этому человеку совершенно новый прилив чувств: теперь он видел в нем не раздражителя, а того, кто сможет пролить хоть немного света на происходящее в имении.

– Так разве то жизнь? – усмехнулся крестьянин, и Борис жестом предложил ему сесть за стол.

Тот уселся, расстегнув тулуп.

– Десять лет я на конюшне проработал. Всю их семью знал, только с тех пор много чего случилось, и я теперь вроде как и без дела слоняюсь. А все думаю о том времени, когда управлял скакунами породистыми.

– Отчего ушел?

Бывший конюх на секунду замолчал, после чего пробубнил:

– Жизнь там теперь отравлена. Нельзя там жить да и находиться нельзя.

– Расскажешь?

– А если и расскажу, что с того? Мне бы так рассказать, чтобы ты барин туда не ехал вовсе. Но ты слову не поверишь. Никто не верит, пока к усадьбе ближе, чем на версту не приблизится. А как приблизится – считай все, нет человека.

Нестеров сдвинул бумаги в сторону, наклонившись вперед.

– Говори все, что знаешь, а верить или нет – я сам судить буду. Только давай условимся с тобой: если мне твой рассказ придется в пользу, я тебе оплачу все, что сегодня закажешь. А если нет, то хоть дорогу знать буду. По рукам?

Конюх, немного подумав, протянул руку, но сказал, глядя на Бориса прищуренным взглядом, как на человека, которому не раз за жизнь приходилось купцам руки жать.

– Матвей меня зовут. И началось все полгода назад, когда одна из дочерей близняшек Звягинцевых Елизавета заболела тяжело. И хотя то летом было, как она смогла так свои легкие застудить, никто и не знает…

***

Екатерина сидела в холле на софе, сложив руки на коленях. Опустив голову, она смотрела на свои новые туфельки, подаренные отцом. Точно такие же были и у Елизаветы, ее сестры, но только сестра их еще ни разу не надевала. С тех пор как девочка заболела, она не выходила из комнаты, а ведь прошло уже пять дней.

Сегодня из города приехал доктор и все взрослые, закрылись в комнате, оставив Екатерину одну в ожидании.

Пять дней назад Екатерина бегала с Елизаветой по лужайке перед домом, играя со щенками охотничьей породы. Именно тогда Елизавета впервые закашлялась. Девочка резко остановилась, после чего в течение нескольких минут не могла удержать кашель. Екатерина решила, что сестра поперхнулась, даже постучала ей по спине, но та только отмахнулась, отойдя в сторону, где опустилась на колени, держа руку перед лицом.

– Что с тобой, Лиза? – проговорила Екатерина, опускаясь рядом и протягивая свой платок.

Девочка тут же взяла его, прислонив к губам.

– Горло першит, – наконец отозвалась сестра, убирая от лица платок, на котором виднелись алые следы в том месте, где были вышиты синими нитками инициалы «ЗЕА». Затем взгляды девочек встретились, и Елизавета прошептала:

– Позови маму.

Екатерина, не мешкая, со всех ног бросилась в сторону дома. Спустя полчаса, после того как конюх Матвей на руках перенес девочку в детскую комнату, Екатерина сидела на кровати своей сестры, глядя на Лизу с замиранием сердца.

С того момента прошло целых пять дней. Екатерина каждое утро, едва проснувшись, бежала через дом в дальнее крыло, куда перевели Лизу из детской комнаты, и, приоткрыв дверь, заглядывала в помещение.