Как видим, опасность была нешуточная: от этих показаний до начала мятежа оставалось всего-навсего шесть дней; поэтому, еще раз подтвердив Женевцу, что жизни его ничто не грозит, спросили, какие меры нужно принять, чтобы как можно скорее схватить главарей заговора; тот отвечал, что, по его мнению, единственный способ — это отвезти его самого в Ним, где находятся сейчас Катина и Раванель, причем он не знает ни номера их дома, ни названия улицы, на которой тот расположен, но узнает и дом и улицу, если пройдет по городу; в случае, если его совет будет принят, не теряя времени, ему последовать — ведь Раванель и Катина будут в Ниме только до двадцатого или, самое позднее, до двадцать первого, и если не поспешить, можно их там уже не застать.
Совет был хорош, и маршал с интендантом поторопились им воспользоваться. Пленника отправили в Ним под охраной шести стражников, коими командовал Барнье, помощник прево, человек энергичный, умный и заслуживавший всяческого доверия, которому вручили письма к маркизу де Сандрикуру.
С первого же вечера, как Женевец прибыл к ним — а было это в ночь с девятнадцатого на двадцатое, — его стали возить по всему городу; в соответствии со своим обещанием он указал на несколько домов в квартале св. Евгении. Сандрикур немедленно отдал приказ офицерам гарнизона и полков Куртена и горожан призвать под ружье всех солдат, без лишнего шума расставить их по всему городу, а в особенности по кварталу св. Евгении.
В десять часов вечера маркиз де Сандрикур, видя, что его указания в точности исполнены, приказал де л'Эстраду, Барнье, Жозефу Мартену, Эсебу, майору швейцарцев, и нескольким другим офицерам в сопровождении отборных солдат явиться домой к некоему Ализону, торговцу шелком, на чье жилище особо указал пленник; те немедля повиновались; однако, обнаружив, что двери дома отворены, они сперва подумали, что едва ли главари заговора будут сидеть в убежище, подступы к которому так дурно охраняются. Тем не менее, желая исполнить полученные указания, они потихоньку проскользнули в сени, располагавшиеся в цокольном этаже. После минутного ожидания в тишине и темноте они услышали, что в соседней комнате довольно-таки громко разговаривают, и, со вниманием прислушавшись, различили мужской голос, произносивший:
— Дело решенное: менее чем через три недели в Дофине, Виваре и Лангедоке не будет больше королевской власти; меня повсюду разыскивают, а я в Ниме и ничего не боюсь.
Эти слова совершенно убедили подслушивавших, что им попался кто-то из тех, кого они ищут; они подбежали к двери, которая была лишь притворена, и все вместе со шпагами наголо ворвались в соседнюю комнату: там в самом деле оказались Раванель, Жонке и Виллас, которые беседовали, один сидя за столом, другой стоя у камина, а третий полулежа на кровати.
Жонке, молодой человек из Сен-Шатта, весьма уважаемый среди рубашечников; если вы помните, он был одним из старших офицеров в войске Кавалье; Виллас сын лекаря из Сент-Ипполита, молод, хорош собой, одет щеголем; он уже десять лет не расставался со шпагой, потому что служил корнетом в Англии в полку Гэллоуэя, Раванель же достаточно хорошо известен читателю, так что распространяться здесь о нем мы не будем.
Де л'Эстрад бросился на того, кто первый подвернулся ему под руку, и, не прибегая к шпаге, нанес могучий удар кулаком; Раванель, а это был именно он, оглушенный, сделал шаг назад и осведомился у офицера, в чем причина столь странного нападения; в то же время Барнье вскричал:
— Не отпускайте его, господин де л'Эстрад, это Раванель!
— Ну да, я Раванель, — отозвался рубашечник, — стоит ли из-за этого поднимать такой шум?
С этими словами он попытался дотянуться до своего оружия, но де л'Эстрад: и Барнье не дали ему времени и, набросившись на него, повалили на пол после нескольких минут борьбы; меж тем скрутили и его товарищей; всех троих сразу же препроводили в форт, где стали стеречь, не спуская с них глаз.
Маркиз де Сандрикур немедля отправил к герцогу Бервику и г-ну де Бавилю гонца с сообщением о поимке двух важных персон, и те настолько возликовали, что на другой же день прибыли в Ним.
Они застали весь город в возбуждении; на каждом углу были выставлены для охраны солдаты, вооруженные ружьями с примкнутыми штыками; двери домов и городские ворота были заперты, и никто не мог покинуть город без письменного разрешения Сандрикура. За день двадцатого числа и ночь с двадцатого на двадцать первое арестовали более пятидесяти человек, среди коих были Ализон, торговец, в доме которого прятались Раванель, Виллас и Жонке, Делакруа, свояк Ализона, который, заслышав шум, поднявшийся во время поимки Раванеля, удрал на крышу, где его обнаружили только на следующий день, Жан Лоз, обвиненный в том, что готовил Раванелю ужин, вдовая мать этого Лоза, ее служанка Турель, хозяин «Золотого кубка» и протестантский проповедник по имени Ла Женес.