Кровожадные сказки

В другой раз я использовал яд. Один парижский врач попросил меня убить его восемнадцатилетнюю дочь. Доктор объяснил, что она развратная дрянь, позор семьи и он больше не может выносить, что она марает его имя. Увидев фотографии, я изумился: эта девушка с черными как смоль волосами была прекраснейшей из всех красавиц, которых мне доводилось видеть. Я много дней следил за ней и не спал ночами, вспоминая дивное лицо. Я был настолько заворожен, что не мог решиться изуродовать столь совершенное создание. Даже выстрел из револьвера самого мелкого калибра в затылок, туда, где рану прикроют волосы, казался мне кощунством.

Я подобрался к ней на террасе кафе и подлил яд в стакан. Через несколько минут горло и желудок девушки загорелись огнем. Она согнулась от боли и потеряла сознание. Вызвали спасателей, но она умерла в машине «скорой помощи» по дороге в больницу. Яд разъел внутренности бедняжки, но ее кожа осталась белой и чистой, как у фарфоровой куклы.

Блокнот Перевод Н. Хотинской

Мне было девятнадцать, когда я познакомился с Бастианом Пикером. Это был заносчивый и самодовольный молодой человек, всегда одетый с иголочки, со смазливым лицом и буйной шевелюрой, которую он редко причесывал. Годами он недалеко ушел от меня, но мне казался из другого поколения: так воспринимаешь в школе учеников старшего класса, хоть старше они всего на год.

Этот щеголь бросил университет, не доучившись, ради страсти к литературе: при знакомстве он называл себя «начинающим писателем», так представился и мне. Он еще ничего не напечатал, но якобы работал над большим романом, переплетая вымысел с автобиографией, и уверял, что роман этот имеет все шансы стать сенсацией, когда выйдет в свет. Пока же он старательно создавал себе репутацию статьями о чужих книгах и пробивался в бомонд, проводя ночи напролет в артистических кафе и вращаясь в кругах, близких к самым уважаемым на тот момент литераторам.

Надо сказать, ему это удавалось: не было такого литературного вечера, на который бы его не пригласили, выставки, на вернисаже которой он бы не засветился, журналиста, который не называл бы его по имени и не сплетничал с ним о других писателях его возраста, — Бастиан в этом спорте блистал, хотя сам еще никак не проявил себя. Я часто спрашивал его, как, при такой насыщенной светской жизни, он находит время для творчества. Он хвастливо отвечал, что почти никогда не спит и что огромный талант позволяет ему многого добиться, работая мало. «Кто-нибудь другой, проведя час за письменным столом, выжмет из себя полтора десятка строк, которые назавтра еще придется править. А я могу за тот же час написать десять почти безупречных страниц, а то и пару четверостиший для новой поэмы вдобавок».

Правда, однако, оказалась совсем иной: Бастиан, как он сам признался мне однажды вечером в сильном подпитии, написал лишь жалкую горстку черновиков, которые почти сразу комкал и выбрасывал; что же до множества сюжетов, якобы имевшихся у него в загашнике, которые оставалось только занести на бумагу, их попросту не было. Велеречивый Бастиан Пикер был начисто лишен воображения и не мог написать даже короткого рассказа, настолько ему не хватало идей. Его горькие жалобы так тронули меня, что я готов был немедленно предоставить их ему, но воображение не являлось и моей сильной стороной — к тому же я бы его этим обидел.

Бастиан был уверен, что нашел решение своей проблемы, когда втерся в круг Великого Леопольда Акселя, самого прославленного австрийского писателя той поры. Этого бывшего дипломата, выходца из знатной семьи, боготворила вся младая поросль, хотя иные гордыни ради выискивали погрешности в его стиле. Я тоже прочел все книги Акселя и почитал его достойным наследником классиков минувшего века. К тому же мэтр был ревностным католиком и сам говорил, что долгое время колебался между литературным и духовным поприщами; он посвятил ряд эссе вере и богословию (как раз вскорости ожидалось новое) и был накоротке со всеми епископами Германии и Австрии.

Аксель жил в Вене и активно участвовал в литературной жизни своего времени. Он вел колонки в нескольких газетах, входил в жюри многих премий и привечал молодых писателей, всячески наставляя их и поощряя. Бастиан из кожи вон вылез, чтобы быть допущенным в эту компанию; Аксель проникся к нему симпатией и стал регулярно приглашать на обеды, которые устраивал у себя на Паризергассе, в двух шагах от Дворца правосудия, — надо ли говорить, что обеды эти пользовались большой популярностью.