Круча

7

Случай испытать свое умение владеть немецким языком подвернулся Косте в социал-демократическом книжном магазине. Он перебирал новые австро-марксистские брошюрки, когда стоявший рядом с ним у прилавка хорошо одетый господин с пушистыми холеными усами вежливо осведомился, не из Австрии ли он. Ответ — «из Советского Союза» — чрезвычайно заинтересовал незнакомца. Они вместе вышли из магазина и, бродя по улицам, часа два горячо спорили.

— На ловца и зверь бежит! — со смехом рассказывал Костя за обедом Флёнушкину. — Этот тип оказался чистокровным австро-марксистом. Учитель прогимназии, из Зальцбурга. Пытался мне внушить, что Ленин, объявив нэп, начал проводить «бауэрщину на практике»; раз мы легализовали кулачество экономически, оно-де «неизбежно» получит у нас и политические права, сделается нашим «пайщиком» у власти. Я смеюсь: «Что-то наши кулаки, говорю, плохо на это надеются, им-то на месте видней, чем из Вены Бауэру. Что же это вы, говорю, социал-демократы, столько лет пророчили, что из «большевистского эксперимента» ничего не выйдет, а когда вышло, то вы не прочь присвоить себе честь и славу наших успехов?»

— Недаром Бауэр слывет самой хитрой из лисиц, — заметил Сандрик.

— Социализм в одной стране построить «унмёглих», уверял он меня. Поэтому они и не предпринимали решительных шагов к социализму в девятнадцатом году, стоя у власти в Австрии. Позвольте, говорю! Да рядом с вами существовали уже тогда советские республики в России, в Венгрии! Венгров вы самым подлым образом предали, помогли подавить их военной силой… Тут у меня по-немецки, должно быть, грубость какая-то выскочила, да черт с ним… Мировой капитализм, уверяет он меня, постепенно всюду «демократизируется».

— А откуда же фашизм берется?

— Поди ему докажи. Наконец расспорились о роли насилия в революции. Он изворачивается: «Мы лишь против наступательного насилия; коли буржуазия нападет, мы будем обороняться». Но, черт возьми, говорю, она любит нападать! У нас Керенский в июле первый напал, расстрелял рабочих, Корнилов в августе наступал на Петроград, в октябре тот же Керенский опять напал первый, разгромил редакцию «Правды»… Ты знаешь, что глава «Австро-марксизм и насилие» у меня уже написана, так что я его бил и австрийскими фактами. Не было случая, чтобы австро-марксисты стреляли в буржуазию, а в рабочих стреляли и в апреле, и в июне девятнадцатого. Значит, насилие признают, только против кого?.. Ежели, говорю, где-нибудь явится возможность прийти к власти мирным путем, так разве коммунисты откажутся? Ленин в семнадцатом дважды указывал на такую возможность, да буржуазия и соглашатели буквально заставили рабочих взяться за оружие, вытурить Временное правительство из Зимнего дворца. Еще Энгельс, говорю, допускал, что в Англии буржуазия может мирно сдаться после победы социалистической революции на континенте Европы. «Ага, вы с этим согласны?» — пытался он съехидничать, думая, что меня подловил. Нисколько не знают они нашей идеологии! Зато я теперь ихнюю изучил! — Костя рассмеялся, довольный Собой. — Я ему выкладываю: вот что заявлял ваш Бауэр на таком-то партейтаге! А он только глазами хлопает: «Разве?..» Где же ему было меня переспорить!..

Глава вторая

1

После того, как Марфино нарушило прежние Костины отношения с Олей на целый год, Пересветовы еще больше года прожили в разлуке: Костин отъезд в Ленинград, потом в Берлин. Не разлучайся они, давно бы уже, наверное, все у них было по-прежнему. Это понимал и сам Костя, особенно с тех пор, как он лишь по счастливой случайности не утерял навсегда Олю в железнодорожном крушении. Мысль, что стоило какой-то там трубе отопления взять вершком выше и он остался бы  о д и н  на свете, приводила его в содрогание.

«А все-таки, — думал он, — эти годы в Москве потребовали от меня столько сил и нервов, нахлынула такая уйма впечатлений, что было бы чудом, если б я ни на чем не споткнулся. Я словно взбирался на какую-то кручу. Ни в работе, ни в учебе, ни в политике не споткнулся, — так ведь им я отдавал все свое внимание, время. А вот о семье почти совсем не думал. На это меня не хватило. Тут-то и занесло меня в сторону, как сани в сугроб».

Это были издержки его роста, он должен выйти из испытания сильней, чем был.

Жизнь брала свое. Костя оттаивал от тяжестей, душа сбрасывала их, точно ледяную кору. Все, что долго лежало под спудом, поднималось. Так из устоявшейся воды всплывают набухшие, унесенные половодьем тяжелые бревна.