Посреди зеленого луга молодой киргиз на их глазах вскочил на необъезженную лошадь. Как она ни поднималась на дыбы, как ни била задом, пытаясь сбросить седока, — он носился на ней по лугу, стегая кнутом по ногам, до тех пор, пока она не пошла шагом.
Потолкались еще и в толпе, рассматривавшей американский трактор «Фордзон», привезенный в Ростов на океанском пароходе, а из Ростова пришедший в Москву своим ходом. Собственных тракторов страна еще не производила.
— Не для нас эта штучка! — ядовито пробормотал какой-то пожилой господин интеллигентной наружности.
Комсомольцы удивленно оглянулись, и он поспешил отойти от них.
Прочли афишу, что на днях на территории выставки будет разыграна шахматная партия с живыми людьми и лошадьми в роли фигур. В заключение посмотрели в выставочном кинотеатре только что выпущенный первый советский приключенческий фильм «Красные дьяволята». Выходя из зала, продолжали хохотать. Сандрик говорил:
— Ну, Тимоша, чтобы ты к нам в следующий раз из Варежки без Фомича в мешке не являлся!..
На следующий день комсомольцы еще раз заходили к Пересветовым. Проводив их, Костя позвал к себе Флёнушкина, Шандалова, Кертуева, Уманского и других, чтобы прочитать всем им вслух привезенные летом из Еланска письма Тимошиного старшего брата, Тиханы Нагорнова.
— Из этих писем, — сказал он, желая подогреть любопытство слушателей, — мы в Еланске в начале двадцать первого года, задолго до Десятого съезда партии, узнали, как зарождалась мысль о переходе к новой экономической политике.
Тихана Нагорнов воевал на Восточном фронте; оттуда командование в двадцатом году направило его в московскую военную школу имени ВЦИК, в Кремле.
Учился Тихана жадно, и не только военному делу: читал Ленина, Пушкина, Толстого. Часы отдыха и ночных дневальств проводил над книгой, наверстывал упущенное за годы своего крестьянского детства.
По окончании им краткосрочных курсов Нагорнова оставили при школе в должности командира взвода. В это время Пересветов и получил от него письмо, нацарапанное в крайней спешке. Чтобы его разобрать, Костя взял перо и, по редакторской привычке, начал проставлять точки, запятые, красные строки…
Так было в 1921 году. А сейчас Костины друзья с интересом слушали его чтение, изредка перемежаемое необходимыми пояснениями.