Круче некуда

– Иисусе, – снова прошептал он. С другой стороны холма доносился звук едущего поезда. Лишенные листьев деревья не очень поглощали его. Поезд вернулся к обгорелым остаткам особняка и снова поехал в сторону Курца. Видимо, кто-то перевел стрелку, чтобы поезд ездил по кругу, и зафиксировал ручку газа в открытом положении.

И никакого тебе "мертвецкого рычага", стоп-крана, подумал Курц, с трудом удержавшись от нервного смеха.

Он перешел через рельсы и начал спускаться с холма в сторону освещенной аллеи парка, держа пистолет у бедра и стараясь не наступать на ветки и кучи листьев. Однако вскоре Курц понял, что все звуки, которые могли бы произвести его ноги, теряются на фоне карнавальной музыки, играющей в парке. Чем ближе он подходил, тем громче она звучала. Сейчас из динамиков доносилась мелодия "Попа-проныры" в переложении для электрооргана.

Картина, открывшаяся Курцу на центральной дорожке парка, была столь сюрреалистичной, особенно через очки ночного видения, что он их снял. В свете фонарей и луны окружающая обстановка изменилась не слишком сильно.

Где-то неподалеку тарахтел генератор. Ржавое и поломанное колесо обозрения со скрипом крутилось, то останавливаясь, то трогаясь снова. На ободе горел с десяток фонарей вместо сотни, которая была на нем, когда "Клауд Найн" работал. Но и этих ламп хватало, чтобы осветить полдесятка трупов взрослых людей, усаженных на скамейки в четырех оставшихся кабинках. Два из них свалились вперед, перекинувшись через защитное ограждение.

Задумчиво вращалась карусель. Музыка доносилась именно оттуда, из стоящей посреди скрипящего и скрежещущего барабана переносной магнитолы. Сломанные лошади, зебры и обезглавленные львы не прыгали вверх-вниз, но на пяти из них были всадники. Мертвая женщина с пулевым отверстием на посиневшем лбу, упавшая вперед и лежащая на вертикальном шесте, торчащем из спины золотистой белогривой лошади, труп мужчины с тремя отверстиями от пуль, чернеющими на его футболке "Эдди Изард", распростертый на фигуре льва с отломанной нижней челюстью. Маленькая девочка, не старше пяти лет, со снесенным затылком, по бокам от которого болтались косички, привалившаяся к изломанной шее жирафа.

Карусель все кружилась и кружилась под звуки музыки и шелест ветвей.

Курц попытался переходить с места на место, не выходя на освещенные участки и держа покрывшийся холодным потом палец на спусковом крючке пистолета. Он почувствовал запах попкорна. Попкорна и чего-то вязкого. То ли свежей крови, то ли сахарной ваты. Когда поезд снова проехал поблизости, ветер донес запах выхлопа двухтактного мотора.

Павильон с автомобильчиками остался таким же поломанным и залитым водой. Опавшие листья шелестели по резиновому покрытию пола. Единственный горевший прожектор освещал одну из стоящих в нем машинок, в которой сидели мужчина и женщина. Они умерли уже весьма давно, судя по ввалившимся глазам и обвисшим губам, обнажившим зубы. Рука мужского трупа лежала на плече женского, ее хрупкие костлявые пальцы сжимали усохшую грудь женщины через обрывки того, что когда-то было розовым свитером.

– Святый боже, – прошептал Курц одними губами. Он обхватил "Браунинг" обеими руками и навел пистолет в сторону пологого подъема, где меньше, чем полтора дня назад они с Риджби едва не занялись любовью. В поломанной металлической будке кассы комнаты смеха, рядом с ее разломанным фасадом, там, где валялась большая вывеска с клоуном на ней, сидел еще один мужской труп. Его лицо было размалевано под клоуна, и на нем виднелся большой резиновый нос. Поперек белой рубашки шел ровный ряд окровавленных отверстий.

Курц медленно двинулся к хижине, которую они с Риджби уже осматривали. Судя по всему, эта свежая постройка была эпицентром царящего в парке безумия. Позади нее тарахтел бензиновый генератор, от которого шло питание на лампы и моторы колеса обозрения и карусели.

Курц продолжал двигаться, медленно переходя от дерева к дереву и выставив перед собой пистолет. Он старался дышать ртом, как можно тише, и прислушивался. Когда он вошел на крыльцо маленькой хижины, доски у него под ногами слегка скрипнули. Курц подошел к двери сбоку и заглянул внутрь. Там горел фонарь. На кровати в углу лежало тело. Курц снял очки ночного видения, чтобы не перекрывать себе периферийное зрение. Его рот пересох.

Поднялся ветер. Он понес листья поперек главной дорожки парка и зашумел голыми ветвями деревьев. Магнитола, стоящая посреди карусели, продолжала выдавать однообразные аккорды. Колесо обозрения скрипело и скрежетало. Вдалеке тарахтел поезд. Все это помешало Курцу услышать, как мертвый клоун, сидевший в билетной кассе, поднялся и вышел наружу.

Внутри хижины горел фонарь. Курц сосредоточил внимание на лежащей фигуре, ожидая, что кто-нибудь войдет внутрь или начнет обходить хижину снаружи, поэтому он не услышал, как клоун в окровавленной белой рубашке тихонечко подошел к краю помещения комнаты смеха, оказавшись в двадцати метрах позади него.