Крученых против Есенина

Но чубаровщина нашла совсем уже точное отображение в лице предисполкома «очень замечательного и редкого работника» (по определению Даши, а следовательно, и автора), – тов. Бадьина.

Бадьин – профессиональный насильник (о других его «заслугах» в романе сказано мало!) Покушался, и достаточно серьезно, на ту же Дашу (впрочем, в тот же день отдавшуюся ему добровольно!) и по всем правилам изнасиловавший тов. Полю Мехову – завженотделом.

«Не успела отпустить рук: страшной тяжестью он обрушился на кровать и придавил ее к подушке.

– Молчи, Полячек, молчи, молчи!

Она задыхалась от его непереносно тяжелого тела, от пота и дурманного запаха спирта. Не боролась, раздавленная тьмою, – не могла бороться: зачем, когда это было неизбежно и неотвратимо?

…Она лежала неподвижно, вся голая и раздавленная. Рубашка смята в мокрый комок выше груди и смердила потом и еще каким-то тошнотным запахом, которого раньше не знала».

Противно, не правда ли? Если дать прочесть эти строки любой изнасилованной хулиганами женщине – она закричала бы от ужаса и отвращения, узнавая свои собственные ощущения.

И еще ужасная и совпадающая подробность – Поля Мехова – девушка, целомудренная и чистая.

И этот насильник Бадьин, возведенный в герои («замечательный редкий работник»), так и остается безнаказанным до конца романа, хотя товарищи по работе знают о его «подвигах». Мало того, можно быть уверенным, что в расчеты Гладкова отнюдь не входило «карать» такого симпатичного парня.

И это в книге, рекомендованной для массовых городских библиотек и «допущенной Государственным Ученым Советом для школьных библиотек для старших групп второй ступени».

Как после этого требовать от молодежи уважения к женщине-человеку, как бороться против чубаровщины в комсомоле и среди беспартийного молодняка, когда подобные, «рекомендованные и одобренные» безобразия преподносятся ей для поучительного чтения.

Это место романа необходимо изменить, ибо книга очень разрекомендована и проникла в широкие массы – а следовательно вред от подобной «насильнической» проповеди может быть огромен.

Никакие проповеди, воздержания и доброго поведения не помогут, пока у подрастающего поколения будет в руках подобное «агитационное» произведение.

Ведь это буквально – проповедь насилия и разгула. Если «Государственный Ученый Совет» пропустил этот кошмарный ляпсус Гладкова, то может быть хоть «Особая комиссия по борьбе с хулиганством» спохватится!

О чубаровских певцах и идеологах

В настоящее время критика уже спохватилась в отношении Есенина и есенщины. Одна за другой появляются статьи о гибельном влиянии Есенинских «хулиганских» произведений на современную молодежь. Но, захлопотавшись с Есениным, критики еще не добрались до других идеологов чубаровщины. А их не так уж мало, и занимают они достаточно видные литературные и общественные посты.

В частности, Илья Садофьев, о котором я хочу поговорить особо, до последнего времени числился «пролетарским поэтом» и состоит председателем Ленинградского союза поэтов…

Скажите, пожалуйста, какой «чубаровец» откажется подписаться под следующими выразительнейшими строчками: (из книги И. Садофьева «Простей простого», изд. «Недра» 1926 г.)

Не гляди так больно грозно,
Не подначивай, прохвост!
Утекай, пока не поздно,
Коль не хочешь на погост.

…Только знают жирные затылки

Где пропью последние гроши,
Не за то ль вчера бутылкой
Кровососу голову расшиб?

Что ты бельмы пялишь строго?

Или думаешь боюсь!
Не теперь пугать острогом
Разухабистую Русь…

Кто о чем, а Садофьев поет хулигана, выкинув флаг: шпана – до кучи!

Угадать бы, с кем мне по дороге,
Да бродяжью шайку сколотить,
Насмотрелся б месяц круторогий
На проказы на моем пути!

И это «всемирный товарищ – вестник мировой красоты», «лучший цветок труда» – как уверяет критика (см. Борис Гусман «Сто поэтов»).