Круг

Наступило время отдыха. Сели под навесом, устроенном из оглобель телеги, поели толокна, потом стали пить чай. Настя насыпала на лопушок земляники и подала Кугубаю Орванче.

— На, дедушка, покушай.

— Чего тут, голубушка? A-а, земляника? Вот спасибо.

— Здесь, по краю, насобирала.

— В первый раз нынче ягоды брала, голубушка? — спросил старик.

— В первый.

— А сказала, как первую ягодку рвала: «Рот старый, еда новая, на другой год будь еще раньше»?

— Ой, забыла.

— Значит, на будущий год не уродится, — засмеялась Амина.

— Если бы урожай от наших слов зависел, хорошо было бы. Но ведь это не так! И в книгах пишут, что от суеверий никакого прока не жди, — возразила Настя.

— Правильно, дочка, — поддержал ее Кугубай Орванче, поглаживая свою бороду, — верь книге, а не марийскому поверью.

— И русские поверья не лучше, — вставил свое слово Орлай Кости. — Будешь по поверьям жить, скоро ноги протянешь.

— Не болтай пустое, — остановила его жена. — А то люди скажут еще, что ты и в бога не веруешь.

— Налей-ка еще чашечку, — попросил Кугубай Орванче Амину. — Я вот гляжу, все марийские суеверия — пустое дело, никогда не сбываются.

— Зачем же ты сам-то по ним живешь?

— Эх, брат Кости, куда уж мне менять жизнь на старости лет, доживу остаток лет, как привык.

— Зато у марийцев сказки хорошие, — сказала Настя.

— Верно, сказки хорошие, и загадки неплохие — не знаю, как у других народов. И поговорок правдивых у нас не мало. Вот, к примеру, про солнце загадка: «Выше леса, светлее света». Верно сказано? Очень даже верно! А как про огонь подмечено: если спросят: «Что ца свете мерить нельзя?», прямо отвечай: «Огонь!» Ведь его, действительно, мерить нельзя. Или вот загадка про воду: «Бежит вороной мерин, а оглобли не шевелятся». Понятно, что это — вода между берегов течет. Вот я вам загадаю, а вы отгадайте: «Один льет, другой пьет, третий растет». Что это такое?

— Дождь, земля и дерево, — сказала Настя. — Я эту загадку в прошлом году слышала.

— Правильно… Ну, хватит. Надо маленько вздремнуть.

— Не будет ли дождя? — Орлай Кости посмотрел на небо. — Может, начнем без отдыха?

— Дождя не будет, нужно обязательно отдохнуть. И скотине отдых нужен.

— Ну, ладно, полчаса.

— Вот и я об этом говорю.

В это самое время Эман на паре выезжал со станции.

Давеча, когда смотритель вписывал в книгу подорожную седока, Эман приметил его фамилию: Линов.

Линов направлялся в Изганы. Кони хорошие, бегут быстро, только искры, когда попадется на дороге камень, летят из-под копыт.

— Э-эп, яныка-ай! — покрикивает Эман на лошадей, поигрывая свернутым кнутом. Он сидит прямо, весело поглядывает по сторонам. Мальчишке, отворившему полевые ворота, крикнул:

— Молодец, братишка, вот тебе за труд! — и кинул ему горсть орехов.

Седок, привалившись к плетеной спинке тарантаса, казалось, не замечал ни раскинувшихся вокруг полей, ни поднимавшегося на горе леса, ни земли, ни неба: он ехал, о чем-то крепко задумавшись.

— Эх-эх, яныкай-ай! — покрикивал Эман и время от времени свистел.

— Перестань, надоел, — сказал седок по-русски.

Эман повернулся к нему и, глядя в глаза, ответил по-марийски:

— Господин, ямщику нельзя не понукать лошадей!

Седок сделал вид, что не понял, и промолчал. Он поправил кожаную подушку у себя за спиной и уселся поудобнее.

— Э-эх, яныка-ай! — Эман дернул вожжи, и лошади пошли рысью.

Дорога была пустынна. Только однажды попалась навстречу телега, в которой сидели мужик и три бабы с красными, заплывшими глазами: видать, трахомные. Встречные собирались уступить дорогу и очень удивились. что с дороги свернул тарантас с барином.